Музыка лунного света - Нина Георге

Добрая ведьма. Когда Марианна спросила, откуда Паскаль знает немецкий, Женевьев объяснила ей, что та много лет работала стюардессой, летала из Франции в Германию и обратно, повидала весь мир, где только не побывала! Пока рассудок у нее не помутился, она говорила на шести языках, включая японский и русский.

— Вóроны — посланники потустороннего мира, — мечтательно сказала Паскаль. — Он упал прямо мне под ноги. — Она вновь посмотрела в ослепительно-голубое небо. — Луна, матерь, мудрая старица, небо и земля, мы приветствуем тебя. Ты светишь всем, кто свободен и чей дух неукротим, — тихо пропела Паскаль.

Напевая, она двинулась дальше, в глубину сада. Возле старого каменного домика, служившего сарайчиком для садового инвентаря, которым почти не пользовались, росли густые кусты роз, усыпанные благоуханными красными цветами.

Под одним кустом Марианна заметила стеклянную банку с завинчивающейся крышкой. Сначала ей показалось, что в банке лежит крохотная змейка. Но там покоилась бледная пуповина.

Паскаль решительным жестом сунула Марианне в руки птицу. Перья у ворона были мягкие, как шелк. Паскаль тяжело опустилась на колени и взялась за маленькую лопатку. Потом она вырыла ямку, перевернула над ней банку и снова засыпала ямку землей.

А потом Паскаль сделала нечто, по-настоящему потрясшее Марианну: она нарисовала пальцем на земле три извивающихся языка пламени. Они почти полностью повторяли очертания ее родимого пятна!

Когда Паскаль встала с колен, слегка мечтательное выражение на ее лице исчезло. Теперь в ее глазах читались живость и ум.

— Наверное, я кажусь вам странной, — сказала Паскаль.

— Необыкновенной, — поправила Марианна.

— А это не одно и то же?

— Вы хорошо владеете немецким, но не настолько, чтобы чувствовать такие тонкие различия, — парировала Марианна.

Паскаль засмеялась.

— Пойдемте. Дайте мне этого пернатого.

— А что… Что вы сейчас сделали?

Паскаль бросила взгляд на крошечный холмик.

— Ах, вот вы о чем! Это тоже бретонская традиция. Женщина из деревни принесла мне пуповину своей новорожденной внучки. Кто попросит ведьму закопать пуповину своего ребенка под розовым кустом, может быть уверен, что у малыша будет приятный голос.

— Правда?

Марианна вспомнила о домашних родах, во время которых ассистировала бабушке. Пуповину тогда сжигали в камине, чтобы ее не утащила кошка.

Паскаль лукаво улыбнулась.

— Бывает по-разному. Ведь для нас всего реальнее то, чего мы сильнее всего ждем, так?

В увитом плющом окне, разделенном переплетом на несколько секций, Марианна заметила Эмиля: он сидел за массивным письменным столом и что-то читал. Он поднял голову, но ничем не показал, что рад ее видеть, и вновь углубился в чтение.

— Не знаю, — не без грусти сказала Марианна, — я особо ничего и не ждала от жизни.

— Ах, бедняжка! Но тогда хорошо, что вы сюда приехали. Мы постоянно чего-то ждем, на что-то надеемся. Надеемся, что все изменится к лучшему, эта надежда у нас в крови.

Паскаль положила ворона на испещренный порезами садовый стол и прикрыла птицу салфеткой.

— Эта земля… видите ли, бретонцы по-прежнему почитают свои легенды и поверья. Поэтому иногда им кажется, что они выше других народов. Здесь мы на краю света, penn-ar-bed, здесь заходит солнце, и повсюду мы ощущаем дыхание смерти — Ankou. Анку — это призрачная, едва заметная тень, но она неизменно сопровождает нас. Мы любим таинственное и загадочное. Иное. Мы надеемся встретить чудо за каждым камнем и под каждым деревом.

Паскаль провела Марианну в кухню, кажется обставленную еще по моде тридцатых годов.

— Хотите кофе? — предложила она.

— Я сама сварю, — вызвалась Марианна.

Она набрала воды в эмалированный чайник, поставила его на огонь, а потом засыпала молотый кофе в колбу френч-пресса. Паскаль тем временем рылась в шкафах и выдвижных ящиках.

— Да куда они подевались? — нетерпеливо спросила она, протянув Марианне мешок муки. — Кофе пьют из этого?

— Нет.

— Тогда из этого. — На сей раз Паскаль передала Марианне банку джема.

— Боюсь, это тоже не подойдет.

— Тут поневоле с ума сойдешь. Я просто ничего не нахожу. Я даже не помню, что это! — Она показала на тихо гудящий холодильник.

Марианна вспомнила о листочках, которые она наклеивала на мебель и кухонную утварь в первый день работы под началом Жанреми. В прохладной кладовке она нашла целый лист наклеек, предназначавшихся для банок с вареньем.

Пока Паскаль мелкими глоточками прихлебывала кофе, Марианна надписывала наклейки и налепляла их на шкафы и стеллажи. Потом она принялась за кладовку. Паскаль внимательно следила за ней и перечитывала все, что она писала. Потом она показала на банки с медом:

— Miel?[109] Да?

— Совершенно верно.

— А это сахар?

— Точно.

Марианна едва удержалась на ногах, когда Паскаль бросилась на нее и заключила ее в объятия. После того как Паскаль выпустила ее, Марианна заметила Эмиля: тот с угрюмым видом стоял посреди кухни и рассматривал наклейки на шкафах, кастрюлях и бытовой технике. Потом он устремил взгляд темных глаз на Марианну.

— Что вы здесь делаете? — спросил он на гортанном бретонском.

Марианна беспомощно перевела глаза с него на Паскаль.

— Он очень рад, — поспешно перевела та.

Марианна ей не поверила.

— Я… я хотела как-то помочь.

Паскаль снова перевела.

Марианна не опускала взгляд, так как чувствовала, что иначе упадет во мнении этого замкнутого человека. Время тянулось бесконечно. Ничто не изменилось в лице Эмиля, оно оставалось столь же непроницаемым, как и древние бретонские скалы.

— Вы немка, — презрительно констатировал он.

Паскаль перевела.

— Вы нелюбезны, — ответила Марианна по-французски.

Только теперь уголки рта у него едва заметно дрогнули. Потом Эмиль подмигнул. Наконец на лице его появилась легкая полуулыбка, на мгновение чудесным образом осветившая все его черты.

— Я бретонец, — поправил он уже мягче, а потом невежливо отвернулся.

— Мне кажется, вы ему понравились, — подытожила Паскаль и со вздохом добавила: — Не обижайтесь на него. Для нашего поколения немцы — не просто северные соседи. Они когда-то оккупировали нашу землю. Разоряли.

Марианна ни на что не обижалась. Эмиль напоминал ей отца. И все-таки сердце у нее стучало, точно у кролика, попавшего в силки. Собственная смелость напала на нее, словно вырвавшись из засады.