Идущие по грани - Игорь Срибный

– Знаешь, чего я боюсь больше всего? – рассмеялся Седой, легко вскакивая на ноги и увлекая Любашу к морю.

– Скажи! – Девушка улыбалась, явно ожидая чего-то теплого в свой адрес.

– Я боюсь умереть от старости в своей кровати. Умереть немощным, шамкающим, забывшим от старости даже свое имя! – склонившись к уху Любы, прошептал Седой.

– Да ну тебя! – закричала девушка, и они, высоко подбрасывая над волнами колени, вбежали в море…

Но как же быстротечно в этой жизни счастье! Трое суток безмятежья, нежной ласки и тихой радости, переполнявшей сердца Егора и Любы, пролетели, как одно мгновение…

Тихие, погрустневшие, придавленные предстоящей разлукой, они ехали обратно. Пыльный, разбитый участок Гойтхского перевала не располагал к разговорам, и Седой вел машину молча, внимательно глядя на дорогу, уверенно вписываясь в крутые повороты горного серпантина.

Наконец выехали на хорошую дорогу, и Люба облегченно вздохнула.

– После первой чеченской я уволился, выслужив 25 лет в льготном исчислении. Я думал, буду сидеть на даче с удочкой, ловить рыбку, отдыхать… – вдруг заговорил Седой, как будто продолжая только что прерванный разговор. – Но уже через неделю у меня стало «срывать крышу». Мне срочно нужно было действовать, куда-то бежать, что-то преодолевать… И я неожиданно для себя нашел отдушину. Ты не поверишь, но я начал писать иконы. Я написал десяток икон и отвез их в православные храмы в те места, где я воевал. И их с радостью приняли священники.

– У тебя есть художественное образование? – удивленно спросила Любаша.

– Да нет же! Откуда? – почему-то раздраженно ответил Седой. – Уроки рисования в школе – вот и все образование. Правда, мои рисунки выставляли на городские и даже областные конкурсы, и они что-то там завоевывали… Я же не об этом. Только потом я вспомнил один эпизод войны в Югославии… После боев за Мошевичко-Брдо нас перебросили под Горажде. Мы бились за фабрику «Победа», и, когда взяли ее штурмом, я почему-то зашел в библиотеку фабрики. На грязном, усыпанном стреляными гильзами полу я нашел книгу. Название сейчас уже не вспомню, но что-то связанное с гороскопами, толкованиями снов… Книга была на русском языке. Я стал листать ее и наткнулся на раздел, в котором описывалось, как путем несложных вычислений, исходя из даты своего рождения, определить, кем ты был в прошлой жизни… Так вот, солнце мое, я в той – первой своей жизни жил в Средние века в Тибете. И был художником…

– Вот это да! – тихо сказала Люба. – Неужели так и было?

– Не знаю… – задумчиво ответил Седой. – Во всяком случае, я этого не помню.

Люба засмеялась, ткнувшись головой в его плечо.

– Егор, даже если бы ты сказал, что помнишь это, я бы поверила!

– Знаешь, я вот думаю о нашем разговоре на пляже, – сказал Седой. – Помнишь? Так вот, я не очень люблю Ницше и его философию. Что-то принимаю, но в основном – нет. Но одно его высказывание кажется мне полностью соответствующим нашему представлению о том, как должен прожить свою жизнь мужчина. Я его как-то озвучил в группе, и все пацаны согласились, что это действительно так…

– Ну, скажи, может, и я приму это высказывание? – Люба насторожилась.

– Не-ет! – рассмеялся Седой. – Это отнюдь не для женщины! Это чисто мужской постулат. И звучит он так: «Живи в опасности и умри со славой!» Вот так, и не иначе!

– Что ж! – Люба загрустила. – Вы, пожалуй, так и живете… Разве нет?

– Так точно, товарищ старший прапорщик! – лихо ответил Седой. – Так и живем, согласно завещанию товарища Фридриха Ницше!

– Вот-вот! И не заставишь вас жить по-другому…

– И не надо заставлять, Люба… – тихо сказал Седой. – Мы профессионалы. Мы делаем то, что должны. Любая наша операция предотвращает гибель сотен восемнадцатилетних необученных и необстрелянных пацанов. И чем лучше мы будем делать свою работу, тем меньше матерей будут оплакивать своих безвременно павших сыновей.

– Господи, Егор! – Люба уже не могла сдерживать слезы. – Тебе сорок четыре года! Неужели ты думаешь, что здоровье твое бесконечно, что ты не растратился в своих бесконечных войнах и горных переходах? Ты просто не понимаешь, что каждый твой день в горах отнимает у тебя год жизни. А то и больше! Ты хочешь умереть со славой? Ты этого добьешься, я уверена! Но что будет с теми, кто любит тебя, кто каждый день, каждый час думает о тебе и ждет тебя? На что ты обрекаешь их? Эх, Егор…

Седой остановил машину и долго сидел, крепко сжав руками рулевое колесо.

– Люба, я просто знаю, что на «гражданке» я быстро зачахну… На меня разом навалятся все мои болячки и сожрут меня. Очень быстро сожрут… Ты сама прекрасно знаешь, что некоторые мои ранения были несовместимы с жизнью. Но мой организм решил иначе, и я выжил. В разведвыходах для боли просто нет времени и места. Она не лезет ко мне, когда я работаю… Но стоит мне расслабиться и выключиться из боевой жизни, как она тут же бросится в атаку. И убьет меня. Не в бою убьет, а в постели. И мне от этого будет больней вдвое, втрое… Ты этого хочешь?

– Да нет же, родной! – Люба рыдала в голос. – Наоборот, я хочу, чтоб ты жил очень долго! Ты ведь и не жил еще, пропадая на своих бесконечных войнах… Что ты можешь вспомнить, кроме боев, крови, грязи? Кроме потерь товарищей? Госпитальной боли? Разве это жизнь?!

– Жизнь! – твердо ответил Седой, прерывая ее монолог. – Это моя жизнь! Возможно, когда-то у меня и будет другая… Возможно. Но эту я хочу прожить достойно. И уйду только тогда, когда почувствую, что больше не в состоянии выполнять поставленные задачи.

– Ладно, милый! – Люба понемногу успокаивалась. – Наверно, в тебе слишком много мужского, офицерского. С избытком… На троих бы хватило!

– Любаша, у нас все пацаны прошли через это… Каждый после первой войны побывал на «гражданке» – и каждый вернулся в группу, когда началась вторая война… Не берусь судить, хорошо это или плохо, но знаю одно – это выбор каждого. Осознанный выбор. К нам можно относиться по-разному, я понимаю… Можно даже придурками посчитать… Но я люблю этих придурков и готов за них жизнь отдать. Думаю, как и они за меня…

Они попрощались у ДОСов. Седой долго смотрел вслед Любаше, пока она не скрылась во дворе. И ни он, ни она не знали, да и не могли знать, суждено ли им еще когда-нибудь встретиться…

* * *

Седой полулежал на «ресничке» БТРа, с наслаждением вытянув ноги, гудящие после долгого перехода. Водила поставил боевую машину в густую тень акации, и палящее солнце не докучало своими безжалостными лучами. Легкий ветерок с гор приятно холодил лицо.

За пять суток его пребывания в краткосрочном отпуске ничего не изменилось: никто из разведчиков не был ранен, никто не заболел. Все шло своим чередом, армейским жестким распорядком.

Группа выехала на границу с Дагестаном, чтобы встретить колонну с ГСМ, которая вышла из Буйнакска и в 16.00 должна была прибыть на пограничный блокпост, расположенный на высоте вблизи дагестанского селения Шушия. С блокпоста ее должны были сопровождать до места назначения разведчики.