Алиенора Аквитанская - Режин Перну

Великолепная процессия следовала в тот июньский день 1158 г. по Большому Мосту; праздные ротозеи сбежались со всех концов Парижа поглазеть на это зрелище, и каждая проходившая перед ними группа вызывала изумленные восклицания толпы. Впереди шли пешими двести пятьдесят пажей и оруженосцев, группами по шестнадцать человек, и в такт шагам распевали английские или валлийские песни. За ними — охотничий двор: псари вели на поводках собак, сокольничие на руках, затянутых в длинные кожаные перчатки, держали великолепных птиц — ястребов, соколов, — в заботливо надвинутых клобучках. Дальше двигались тяжелые, с прочным кожаным верхом повозки, чьи окованные железом колеса громыхали по вымощенной камнем дороге; каждую повозку тянули пять лошадей, и впереди шел конюх, одетый во все новенькое, в сопровождении громадного пса, из тех, что могут свалить и медведя. В первой повозке, роскошно украшенной, с вызолоченными осями и алыми драпировками, угадывалась переносная часовня, а на двух последних, открытых, громоздились бочонки с пивом.

За повозками шли двенадцать мулов в богатой сбруе, каждый из них был нагружен двумя сундуками, между которыми кувыркалась длиннохвостая обезьяна. В этих сундуках заключена была золотая и серебряная посуда, которую доставали на стоянках: ложки, кувшины для воды, кубки. Слуги, которые вели мулов за недоуздки, были все одинаково одеты в цвета английского короля. Наконец, позади всех шли солдаты в полном вооружении, они несли щиты и вели в поводу коней самых знатных участников процессии: священников, рыцарей, королевской свиты, а замыкал кортеж, в окружении нескольких приближенных, канцлер английского короля Томас Бекет.

Сколько люди себя помнили, никогда еще им не доводилось видеть ничего подобного этому посольству, и, наверное, разговоры о нем еще долго не утихали даже после того, как смолкли трубы герольдов, открывавших и замыкавших торжественное шествие.

Генрих и Алиенора решили договориться с королем Франции, и канцлер, которому поручено было довести переговоры до благополучного завершения, как всегда, использовал все возможные средства для достижения цели. Томас Бекет любил добиваться успеха, любил хорошо сделанную работу, и, если поручение отвечало его вкусам (а он был склонен к роскоши и щедрости), был непревзойденным мастером своего дела. Генрих это знал и, что ни день, радовался и хвалил себя за то, что едва ли не сразу после своей коронации назначил на должность канцлера сына простого лондонского горожанина, нормандца, на которого обратил его внимание Теобальд, епископ Кентерберийский. Но Алиеноре не слишком нравилось то влияние, которое оказывал на ее супруга этот человек на пятнадцать лет старше его самого. Она ревновала мужа к Бекету, воспринимая его как соперника: редко какую женщину устраивает лучший друг ее собственного мужа, а канцлер не замедлил стать лучшим другом короля. Ей пришлось смириться с тем, что приходится делить власть, которую ей хотелось бы приберечь только для себя. И все же она не могла не восхищаться умением Бекета действовать и усердием в службе, благодаря которым он придавал всему, за что бы он ни взялся, оттенок элегантности и даже роскоши. Когда она поручила Томасу привести в порядок Вестминстерский дворец, то все ремонтные работы, на которые всякому другому потребовался бы не один год, были проведены за пятьдесят дней, между Пасхой и Пятидесятницей. На лесах, где столпились одновременно все рабочие, от каменщиков до кровельщиков, договориться, как рассказывали, было не легче, чем при строительстве Вавилонской башни!

Теперь же Бекету надлежало пустить пыль в глаза королю Франции, заставить его оценить шаг, на который отважился его вассал по Нормандии, Анжу, Пуату и Гиени, ради того, чтобы между двумя королевствами установился прочный мир. И Томас не упустил ни единой возможности удивить народ на всем пути через Нормандию и по прибытии в Париж. Все то время, пока посольство гостило во Франции, он проявлял безграничную щедрость, осыпал подарками короля и его приближенных, вволю поил английским пивом простой люд, стекавшийся поглазеть на гостей в здания Тампля, где разместились посланцы Генриха, подчистую сметал на окрестных ярмарках в Ланьи, Корбее, Понтуазе, — король заранее предупредил о том, что в самом Париже пропитание они покупать не смогут, — мясо, хлеб, рыбу, за которые служащим было предписано платить, сколько запросят, не торгуясь.

Великолепная кавалькада произвела во Франции именно то впечатление, на какое рассчитывали, и в Нормандию Томас Бекет вернулся с полученным от короля Людовика VII обещанием отдать свою дочь Маргариту, — в то время шестимесячного младенца, — за Генриха, сына английского короля.

Надо сказать, что король Франции вступил в новый брак всего за четыре года до того. В 1154 г. он совершал паломничество в Сантьяго де-Компостела; для этого ему понадобилось пройти через владения Алиеноры; он сделал это, не спросив разрешения у нее, своего вассала, но со стороны Алиеноры было бы невежливо против этого возражать, и она смолчала. Вернувшись домой, Людовик сообщил о своем намерении жениться на Констанции, дочери кастильского короля.

Через два года после свадьбы у королевской семьи появилась надежда на рождение наследника; его ждали с волнением, ведь у Людовика не было других преемников, кроме двух дочерей Алиеноры, Марии и Алисы. Но и на этот раз небо послало ему дочь, маленькую Маргариту. Нам сегодня довольно трудно понять, почему такое значение придавалось наличию наследника мужского пола, но если сейчас королева может управлять государством, практически не отрываясь от своего рабочего стола, то в те времена управлять фьефом или королевством означало, что правитель должен лично вершить правосудие и осуществлять все операции по наведению порядка, каких неизменно требует руководство страной. От короля или сеньора требовалось умение владеть мечом, носить кольчугу и, возглавив свое войско, покарать вассала-грабителя или повести своих людей на штурм замка, хозяин которого отказывается присягнуть на верность сюзерену. Вот потому владения, которые предстояло наследовать дочерям, оказывались в невыгодном положении: достаточно было, чтобы девушка выбрала неподходящего супруга, и приходилось готовиться к худшему. Как в раз во времена Алиеноры мы находим доказательство тому в Иерусалимском королевстве: речь идет о прихоти наследной принцессы, Сивиллы Иерусалимской, которая, не послушавшись совета своих баронов, вышла замуж за красивого, но ничтожного юношу (одного из вассалов Алиеноры, Ги де Лузиньяна), что и повлекло за собой падение святого Города, Иерусалима, отвоевать который стоило стольких трудов первым крестоносцам.

Итак, Людовик VII был подавлен тем, что у него снова родилась дочь. С какой же горечью бедняга должен был выслушивать известия о том, что Алиенора, едва выйдя замуж, произвела на свет мальчика, затем другого, потом третьего: рождение Ричарда в 1157 г. вознаградило ее за потерю старшего сына, маленького Гильома, умершего в трехлетнем возрасте, а ко времени посольства Томаса Бекета Алиенора снова была беременна. И, наверное, узнав в сентябре о том, что она снова родила сына Жоффруа, несчастный король Франции, при всей своей набожности, должен был подумать, что Господь решительно предпочитает анжуйцев!