Assassin's Creed. Черный флаг - Оливер Боуден

– Ах ты, мразь! – послышалось сзади.

Обернувшись, я увидел второго матроса. Его лицо было багровым от злости. Я развел руками, показывая, что не ищу лишних проблем.

Матрос был иного мнения. Раньше, чем я успел опомниться, его правый кулак соприкоснулся с моим лицом. Боль окрасила окружающий мир в густой малиново-красный цвет. Сквозь ее завесу виднелось еще двое спешащих ко мне матросов. Я обернулся к ним. Первого нанесенного мне удара хватило, чтобы за несколько драгоценных секунд снова пробудить во мне Эдварда Кенуэя. Потому что, где бы ты ни находился, в Бристоле или Гаване, как бы ни называлось питейное заведение, потасовки в таких местах всегда одинаковы. Говорят, совершенство достигается постоянными упражнениями. Я бы не рискнул утверждать, что достиг совершенства, но бойцовские навыки, приобретенные за годы моей непутевой юности, не прошли даром. Вскоре все трое матросов стонали на полу, разметав руки и ноги. Вокруг них валялись обломки мебели, годные лишь на дрова.

Я отирал пот и отряхивался, когда послышался крик:

– Солдаты!

Через мгновение меня в таверне уже не было – я несся по улицам Гаваны, пытаясь избежать встречи с мушкетами этих краснорожих молодцов и одновременно не заблудиться.

Я справился с обеими задачами. Выждав время, я вернулся в таверну и узнал две печальные новости. Солдаты не только забрали весь сахар Боннета, но вместе с ним и сумку настоящего Дункана Уолпола. Сумку, служившую моим пропуском к Торресу. Вот черт!

Без сахара своего попутчика я еще мог обойтись. Но никак не без сумки.

Гавана – одно из мест, где можно слоняться без дела, не привлекая к себе особого внимания. Но это в обычный день. А в день, когда казнят пиратов, все слоняющиеся непременно должны были оказаться на площади, где происходила казнь, – их присутствие там всячески поощрялось.

Мирный договор между Англией и Испанией не сделал отношения этих государств дружескими, но кое в чем взгляды обеих стран полностью совпадали. Во-первых, и Англия, и Испания ненавидели пиратов. Во-вторых, и англичанам, и испанцам нравилось смотреть, как пиратов казнят.

В тот день на эшафоте стояло трое флибустьеров со связанными руками. Они смотрели огромными от страха глазами на петли, что болтались перед ними.

Неподалеку стоял испанец по прозвищу Эль Тибурон[2] – крупный бородатый человек с мертвыми глазами. Никто не слышал от него ни слова, поскольку он был немым.

Я перевел взгляд с него на приговоренных и вдруг понял, что не могу на них смотреть. «Если бы не милость Божья, и я оказался бы среди них», – пронеслось в моей голове.

Мы с Боннетом пришли сюда не из желания поглазеть на казнь. Мы стояли, прислонившись спиной к выщербленной ветрами стене, и лишь изображали зевак, лениво поглядывающих на окружающий мир и ожидающих начала печального действа. Какое нам дело до болтовни кучки испанских солдат, что стояли в нескольких шагах? Мало ли о чем те говорят?

– У тебя еще не пропало желание взглянуть на груз, что мы забрали вчера вечером? Несколько ящиков английского сахара.

– Ага, отнятого у какого-то купчишки с Барбадоса.

– Дункан, – шепнул мне Боннет, – они говорят о моем сахаре.

Я повернулся к нему и кивнул, благодаря за перевод.

Солдаты продолжили обсуждать вчерашнюю потасовку в таверне. А тем временем испанский офицер, стоя перед эшафотом, перечислял преступления троих осужденных.

– А посему все трое приговариваются к смертной казни через повешение, – заключил он.

По сигналу офицера Эль Тибурон нажал деревянный рычаг. Под ногами приговоренных открылся широкий люк, куда они и упали, повиснув на веревках. Толпа шумно вздохнула.

Я заставил себя смотреть на три раскачивающихся трупа. Я задержал дыхание на случай, если у повешенных опорожнится кишечник. Трупы уберут не сразу. Некоторое время они еще будут болтаться на виселицах. Такие же виселицы мы с Боннетом видели в других местах. Испанцы стремились продемонстрировать всему миру свою нетерпимость к пиратам.

Я изнывал от жары в плаще Уолпола, но сейчас меня устраивало, что никто не видит моего лица.

Мы покинули площадь, узнав все необходимые сведения. Сахар Боннета и сумка Уолпола находились в castillo[3]. И потому наш дальнейший путь лежал туда.

Перед нами высилась громадная стена, выложенная из серого камня. Неужели она и впрямь загораживала солнце или нам показалось? В любом случае ее тень давала прохладу и возможность спрятаться, словно мы были двумя бездомными мальчишками. Уж не знаю, кто построил кубинцам (или испанцам) внушительную крепость Эль-Морро, называемую еще Крепостью волхвов, но дело свое эти люди знали. Они возвели устрашающее сооружение почти полторы сотни лет назад. Казалось, еще через сто пятьдесят лет оно все еще будет стоять здесь в своем первозданном виде. Мой взгляд переместился с крепостных стен в сторону бухты. Я представил, как бортовые орудия военного корабля обстреливают эти стены. Произвело бы это на испанцев хоть какое-то впечатление? Скорее всего, незначительное.

Но военного корабля у меня не было. Я располагал лишь толстым торговцем сахаром, поэтому мне требовался более изощренный способ проникновения внутрь. У меня имелось преимущество: никто в здравом уме не захотел бы по собственному желанию оказаться внутри темных, угрюмых стен, где испанские солдаты пытали узников, иногда замучивая тех до смерти. Только дурак согласился бы войти под своды, не знавшие солнечного света, где никто не услышит твоего крика. Однако это не означало, что туда можно было войти просто так средь бела дня. Ведь не скажешь караульному: «Эй, приятель! А где у вас тут помещение, куда свозят всю добычу? Я, знаешь ли, потерял сумочку с важными бумагами и еще одну странную хрустальную вещицу».

Здесь я должен поблагодарить проституток. И не за их продажные ласки. С их помощью можно было проникнуть внутрь крепости. Эти «ночные бабочки», зарабатывающие известной частью своего тела, неспроста обретались снаружи стен крепости. Лучшего проводника внутрь было не найти.

– Эй, чужестранец, хочешь подружку? Женщина нужна? – спросила одна из «ночных бабочек».

Она вызывающе трясла грудями, улыбалась ярко накрашенными губами, а ее глаза с поволокой были полны обещаний.

Отведя девицу подальше от стен крепости, я по-английски спросил, как ее зовут.

– Моя вас не понимать, сеньор, – ответила она на ломаном английском.

– Ты что же, совсем не говоришь по-английски?

– Нет, нет английский.

Я улыбнулся:

– Но зато мы все говорим на языке золота, верно?