Ярость в сердце - Камала Маркандайя

— Но ведь я и тогда задавала массу вопросов, — возразила я.

— Но не в лоб, как сейчас.

— Прошло уже три года, — напомнила я. — Без малости три.

Три года. Неужели это так? Мне и самой не верилось. Казалось, прошло гораздо больше времени… Или, наоборот, гораздо меньше. С одной стороны, было впечатление, будто целая вечность отделяет меня от того дня, когда я поехала встречать брата с гирляндой цветов, которую преподнесла Ричарду; с другой — будто и не было этих трех лет, — такое живое, кристально чистое воспоминание сохранилось у меня об этом человеке, который поцеловал меня когда-то и сказал, что надеется на более приятное продолжение.

Уже во второй раз за этот день к моим щекам прилила кровь. Я поспешно отвернулась и подошла к открытому окну. Садовник поливал клумбы; сверкала в солнечных лучах помятая жестянка из-под бензина, заменявшая ему лейку, серебрилась льющаяся вода. Бронзовое тело рабочего, обнаженного до пояса, резко выделялось на фоне зеленого газона. Этот газон был гордостью государственного управления и содержался лучше, чем такие же газоны в жилых кварталах или на территориях клубов. Англичане говорили, что трава на нем почти так же зелена, как и в самой Англии. А над травой в несколько рядов возвышались желтые, оранжевые и красные канны.

— Наверное, здесь очень приятно работать, — сказала я, оправившись от волнения.

Он подошел к окну и встал рядом со мной.

— Да, парк у нас прекрасный.

Комната, в которой мы находились, тоже была прекрасная: просторная, с высоким потолком, позолоченными карнизами и гладким мозаичным полом; на двустворчатых дверях с резными панелями и на окнах висели тяжелые парчовые портьеры с затейливым узором, а посреди комнаты, прямо под потолочным вентилятором, стоял стол из красного дерева, отделанный красным сафьяном с тиснеными арабесками по краям. На столе был украшенный орнаментом медный письменный прибор, из пустой чернильницы торчали гусиные перья.

Ричард сел за стол напротив меня. На нем была форма цвета хаки с алой нарукавной повязкой. Я тоже села, и мы повели разговор о субсидиях и административных делах. Его руки покоились на столе; они были совсем коричневые, только кончики волос золотые.

Потом мы заговорили о колодцах и урожаях риса.

Каким чутьем женщина угадывает взгляд мужчины, скользящий по ее волосам, — изгибу рта, линиям тела? Не знаю, только это чутье есть. Тебя вдруг охватывает внутреннее волнение. Ты сама не понимаешь, откуда оно, это ощущение, но отзываешься всем своим существом, и с этим уже ничего нельзя поделать.

Наконец я неохотно встала; холодный здравый смысл подсказывал мне, что пора идти.

— Не уходите, — попросил он. — Если, конечно, не спешите.

— Мне надо еще поехать в деревню, — сказала я. — Меня предупредили, чтоб я не ограничивалась официальной информацией и не писала с чужих слов, а посмотрела сама.

— В деревню уже поздно, — весело откликнулся он. — Туда два часа езды, да и дорога плохая. Не надо было затевать такой долгий разговор.

— Говорила-то не я, а вы.

— Хотел вас просветить.

— Откуда мне знать, что делается в деревне? Я же не крестьянка.

— А я — крестьянин?

— Я могла бы показать вам много такого, о чем вы и понятия не имеете, — с обидой возразила я.

— Вот и покажите.

В голове у меня роилось множество ответов, но я никак не могла решить, какой из них был бы самым удачным. К тому же я не знала — радоваться мне или по-прежнему обижаться?

— Я завтра еду в деревню, — сказал Ричард. — Хотите со мной?

«Да!» — чуть было не сорвалось у меня с языка, но какой-то внутренний голос (вероятно, во мне говорил страх, о существовании которого я до сих пор не подозревала) предупредил меня, что я не должна соглашаться. Стараясь скрыть растерянность, я сказала небрежным тоном:

— Право, не знаю…

— Поедемте, прошу вас, — настаивал он.

Я вдруг почувствовала, что теперь могу сказать «да», сказать «нет» я была просто не в силах.

В Индии не бывает густых туманов. Если вы встанете до восхода солнца ноябрьским утром (ноябрь — самый приятный из прохладных месяцев), то увидите дымку, прозрачную и тонкую, как женская вуаль; если дымка окрашена в мягкие светло-серые или бледно-пурпурные тона, значит, день обещает быть прохладным; если же она не серая, а золотистая, хотя солнце еще не взошло, то можете быть уверены, что день будет жарким, настолько жарким, насколько позволяет время года. Но бывают утра, когда воздух отливает множеством цветов, напоминая внутреннюю поверхность раковины. Такие утра необыкновенно прекрасны, и то, что невозможно предсказать, каким будет день, придает им еще большее очарование.

Я проснулась на рассвете. Ричард должен был заехать за мной не раньше девяти, но я уже не смогла больше заснуть, оделась, вышла и, оглядевшись кругом, не пожалела, что встала рано.

Кит и Премала еще спали, слуги тоже не появлялись; не спала лишь уборщица Арикамма, которой влетало, если она не заканчивала свою работу до того, как вставали остальные. Увидев меня, она немного удивилась, но улыбнулась, исполненная дружелюбия и того интимного чувства, которое соединяет двух людей, бодрствующих в сонном царстве.

— Раненько вы встали, — сказала она, распрямив спину и уперев руку в поясницу.

— Да. Утро такое чудесное, что грешно оставаться в постели.

— Утро — самое лучшее время, — согласилась Арикамма, хотя давно, наверное, привыкла не замечать этого. Она опять улыбнулась и, нагнувшись, возобновила работу. Ее метелка описывала широкие ровные дуги, наметая кучки неведомо откуда взявшейся пыли и пуха.

Я оставила ее и ушла в сад. Роса еще не высохла; она сверкала в сотканных ночью паутинах, серебрила пальмовые листья, орошала на дорожках гравий.

К семи часам роса улетучилась, я вернулась домой и вдруг почувствовала, что проголодалась. Но завтрака еще не было, его никогда не подавали раньше восьми, как бы вам ни хотелось есть. Слуги, заметив мое нетерпение, тоже, казалось, стали нервничать… Но вот наконец и завтрак: яйца, поджаренный хлеб, джем и кофе; так привык завтракать Кит, так привыкли завтракать Премала и я.

В то утро Премала не вышла к завтраку — вот уже три-четыре дня, как ей нездоровилось — и попросила принести еду в спальню. Кита тоже еще не было — он редко появлялся в столовой раньше девяти. Я сидела одна и уже кончала завтрак, как вдруг услышала шум приближающегося автомобиля. Я залпом допила кофе И вышла.

— Я приехал пораньше, — сказал Ричард, вылезая из машины. — Надеялся, что вы уже готовы. Ну, а если не