Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу

лишенный всякого смысла вопрос сначала даже сбил Ши Мэя с толку. Чуть подумав, он все же ответил:

— С надеждой на милосердие, получить возможность иметь дом[300.5].

Стоило ему это сказать, как у него появилось зловещее предчувствие, поэтому он поспешил добавить:

— Только тогда я имел в виду Учителя и главу. Речь шла не о том, чтобы дать прекрасным костяным бабочкам возможность вернуться домой…

Чу Ваньнин не стал с ним спорить и задал следующий вопрос:

— В таком случае знаешь ли ты, что от всего сердца пожелал Мо Жань, когда стал моим учеником?

— Что?

Чу Ваньнин наконец поднял глаза и прямо посмотрел на Ши Мэя. Морозный холод в его глазах стал еще более бездушным и безмолвным, чем в самом начале их разговора.

— Он сказал, что хотел бы получить такое же непревзойденное оружие как Тяньвэнь, чтобы спасти чуть больше жизней.

Он сказал это так просто, словно говорил о чем-то заурядном, а не о прежнем заветном желании своего возлюбленного. Ши Мэй не успел даже среагировать, как вслед за этими словами в зале вспыхнул нестерпимо яркий золотой свет. Волна невероятно мощной духовной силы взвилась до небес и встала стеной так, что никто больше не мог приблизиться и на полшага!

Ши Мэй тут же пришел в себя и, срывая голос, закричал:

— Чу Ваньнин!

Этот искаженный пронзительный крик вспорол черепичную крышу и взвился ввысь.

— Чу Ваньнин!!! Ты сошел с ума?! Ты сошел с ума!!!

Прикрывая глаза от слепящего света, в ярости и отчаянии Ши Мэй изо всех сил старался пробиться к мужчине, стоящему в центре зала. Му Яньли помогала ему, поддерживала и убеждала, но что проку?

— Разорви труп, собери в гроб!

— Не-е-ет!!! Остановись! Ты должен остановиться!

Услышав слова Чу Ваньнина, стоявшего в самом сердце золотого вихря, Ши Мэй совсем обезумел. Его глаза вылезли из орбит, не останавливаясь ни на секунду, он орал и яростно бранился, пока у него не перехватило дыхание.

Но волна золотого сияния как поднялась, так и угасла. Только что этот ослепительный свет вонзался в зрачки, оставляя после себя мерцающие разноцветные круги, и вот уже все было кончено.

Буря стихла.

Осталась лишь мертвая тишина.

Бледный как смерть Чу Ваньнин продолжал стоять, а изможденный Ши Минцзин опустился на колени.

Духовная сила медленно угасала.

Через несколько мгновений они услышали доносившийся с горы Хоу глухой гул, земля содрогнулась… должно быть, с этим звуком труп Тасянь-Цзюня был разорван и перемолот в пыль.

Ши Мэй уставился на Чу Ваньнина. После множества эмоций, что во время этой битвы яростно бурлили, сменяя друг друга на его лице, теперь не осталось ни одной. Ненависть, изумление, гнев пошли трещинами, и из глубины его сердца начал просачиваться страх.

Он и сам не понимал, чего теперь боялся. Это был страх из-за того, что Чу Ваньнин своими руками смог убить Мо Жаня? Страх перед будущим? Страх… страх чего?

Как будто настал его Судный день.

Наконец, Ши Мэй смог открыть рот и тихо пробормотал:

— Умер?.. Он… умер? Чу Ваньнин, ты убил его… Когда-то в Павильоне Алого Лотоса он заслонил тебя своим телом и умолял, чтобы я причинил вред ему, а не тебе… а ты так безжалостно убил его… Ты так жесток…

В конце концов этот страх превратился в дикий, безудержный хохот. Хотя у него не было никаких причин для смеха, но он просто запрокинул голову и захохотал во весь голос. Рядом с ним Му Яньли плакала и продолжала умолять его:

— А-Нань… хватит… перестань…

Ши Мэй все смеялся, смеялся и смеялся, и золотые слезы, стекая по его лицу, капали на землю.

— Он мертв. Тасянь-Цзюнь мертв… отлично, это конец. Чу Ваньнин, ты же можешь позволить себе проиграть. Бессердечный человек, ты ведь мог себе это позволить[300.6].

Чу Ваньнин так и стоял на прежнем месте, на его лице не было никаких эмоций.

Он был похож на труп. Хотя нет, он и был трупом.

— Учитель, я недооценил тебя, — голос Ши Мэя неудержимо дрожал. — Ты намного безжалостнее, чем я себе представлял.

Словно окончательно утратив последнее тепло жизни, Чу Ваньнин был неподвижнее статуи.

Когда-то он думал, что Мо Жань уже умер, но буквально несколько минут назад узнал, что в этом мире его душа не до конца покинула бренное тело, и в распадающемся на части разуме все еще жила часть Мо Вэйюя.

Однако он своими руками размолол в пыль этот осколок.

Да, он и правда бессердечный. Это неопровержимый факт.

Тот подросток, тот юноша, тот мужчина, который мог смеяться и злиться, цельный или сломанный, его любимый человек. Тот единственный в мире возлюбленный, который не боялся, почитал, терпел и прощал его, тот, кто своей плотью и кровью заслонил его от беды.

Тот, кто вместо него принял Цветок Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия и вместо него стал не знающим жалости Темным Владыкой.

Ему еще не исполнилось и шестнадцати, когда он отдал все без остатка, защищая такого глупого человека, как Чу Ваньнин.

Этот человек больше никогда не вернется.

«Ой, дождь, нужно успеть спасти как можно больше земляных червей».

«Учитель, это «Белые Цветы Груши». Пожалуйста, попробуйте».

«Мой подарок для наставника такой некрасивый… очень уродливый! Ужасно безобразный!»

«Ваньнин. Я скучал по тебе».

Когда-то с улыбкой он написал, что хотел бы построить огромный дом, где будут миллионы комнат для обиженных судьбой бедняков.

«Платить за добро, не держать зла».

Но на протяжении двух жизней, то всплывая, то погружаясь с головой, он плыл в этом полном трупов кровавом море.

«Не держать зла… не держать зла…»

«У меня нет особых амбиций. Я учусь магии, чтобы, в случае чего, можно было спасти чуть больше людей…»

Об этом заветном желании Мо Жань рассказал Чу Ваньнину, когда был еще совсем юн и разум его был ясен.

В то время он с ни с чем не сравнимой искренностью надеялся, что как можно больше людей сможет выжить, и именно это хорошо.

Перед тем как пасть до Тасянь-Цзюня, он так горячо и истово любил каждую жизнь, что был готов отдать свою душу, чтобы отплатить за благодеяние и защитить всех, кто относился к нему хорошо.

«Пусть я глуп, я буду упорно учиться. Если я буду стараться изо всех сил, Учитель не сможет винить меня за мою глупость, ха-ха-ха».

В памяти возник тот юноша, который,