Книга Короткого Солнца - Джин Вулф

— Не брошу, клянусь. — Он обратился к Мяте: — Когда мы приехали в город, мне очень захотелось побыть одному в четверти Солнечная улица. Я думаю, вы понимаете это, генерал, или, по крайней мере, я надеюсь, что вы понимаете.

— Мы... я сделала то же самое.

— Я попросил Хряка уйти. Он так и сделал, и только много позже я понял, насколько это было жестоко.

— Все пучком, кореш.

— Нет, это не так, и больше не повторится. Возможно, мне следует сказать здесь и сейчас, чтобы кальде и генерал Мята могли услышать это — если твое зрение не восстановится к тому времени, когда мы с Шелком отправимся на Синюю, ты поедешь с нами.

Мята улыбнулась:

— Это мне кое-что напоминает. Я должна сказать своему мужу и тебе, что нас снова преследуют призраки. На этот раз не только малышки, но и Шелка.

Он в ужасе уставился на нее:

— Вы хотите сказать, что он мертв?

— Нет. — Ее улыбка стала озорной. — На самом деле я совершенно уверена, что это не так, патера.

— Хорош Шелк! — воскликнул Орев.

Он вздохнул и отложил вилку:

— Я не стану повторять вам снова, что я не авгур — вы это знаете, и нет ничего плохого в том, чтобы развлечь себя. Пожалуйста, поймите, однако, что это очень серьезное дело для меня. Я должен найти Шелка и привести его на Синюю. Я пообещал себе приложить для этого все усилия. До сих пор я был верным своему обещанию и намерен сдержать его. Если бы мне удалось найти кальде Шелка, я бы вас не побеспокоил, но я не сумел. У него есть дом в деревне, по крайней мере, мне так сказали...

— Коттедж, — перебил его Гончая. — Вот что говорят.

— Но его там нет, и никто, кажется, не знает, где он сейчас живет. Гончая и Пижма — нет, и им казалось маловероятным, что кто-то в Концедоре знает это. Но кальде знает — кальде должен...

— А я нет, — сказал Бизон.

Орев заговорил за своего хозяина:

— Нет, нет!

— Дорогой, ты должен, ты просто обязан научиться быть тактичным. — С лица Мяты исчезла улыбка. — Посмотри на него. Посмотри на его лицо.

Он обхватил голову руками:

— Если вы... это безумие.

Она кивнула:

— Конечно. Позволь мне объяснить. Это все равно будет безумием, и я ничего не могу с этим поделать. Но объяснение может помочь. Тебя не было со времен войны?

Он кивнул.

— Ты знаешь, что Шелк был кальде. Знаешь ли ты, что он сложил с себя полномочия в мою пользу?

— Мне сказали, что его заставили уйти.

Она покачала головой:

— Возможно, он чувствовал это и даже говорил. Но его никто не заставлял. Многие люди не соглашались с некоторыми его принципами, особенно в отношении эмиграции. Мой собственный муж был одним из них. В конце концов разногласия стали резкими, и Шелк произнес речь. Он не очень хороший оратор, и он редко пытается выступать, но это была хорошая речь. Это была настолько хорошая речь, что теперь ее учат в палестрах. Он сказал, что послал так много людей из Вайрона потому, что считал это своим долгом перед богами, особенно перед Пасом и Внешним.

Гончая, сидевший на другом конце стола, рядом с Бизоном, наклонился к ней и приложил ладонь к уху:

— Не могли бы вы говорить чуть громче, пожалуйста? Я не слышу, а я... мне бы очень хотелось.

— Постараюсь. Шелк также сказал, что считает это своим долгом перед городом, перед Вайроном. Что он общался с богами, в частности с Пасом, и что весь виток будет наказан, если не пойдет достаточное количество людей. Тогда еще не было божков, во всяком случае, никто их не видел.

— Видеть дух? — поинтересовался Орев.

Мята улыбнулась и покачала головой:

— Затем он напомнил всем, как часто обещал, что будет кальде только до тех пор, пока мы этого хотим. После этого он спросил, нужен ли он людям. Он все еще пользовался популярностью у многих горожан, но многие из его самых верных сторонников уже улетели на посадочных аппаратах.

— Раздались как одобряющие крики, так и неодобрительный свист, — продолжил Бизон. — Вы захотите узнать, кричал я или освистывал, но сомневаюсь, что кто-нибудь из вас спросит. Я — кричал. Вы можете мне не верить, но это правда.

— Так и есть. Я была с ним и тоже кричала. Но потом — и это поразило нас обоих, как удар молнии, — он сказал, что склоняется перед волей народа. С того самого момента, как он подал в отставку... Да, что там, Жимолость?

Они шепотом посовещались, а потом Мята отослала горничную:

— Хряк, будь так добр, потолкай мое кресло. Я и сама могу передвигать его, когда нужно, но оно довольно тяжелое. Ты мне поможешь?

— Х'йа, госпожа. Честь для мя. — Хряк встал. Пальцы, в три раза больше ее, нащупали ручки кресла и медленно оттащили его от стола. — Скажи мне, худа х'идти.

— Пожалуйста, поверни направо на четверть оборота.

Трое оставшихся мужчин в полном молчании смотрели, как они уезжают; когда они исчезли, проехав под позолоченной аркой, Гончая пробормотал:

— Хотел бы я знать, зачем он ей нужен.

Бизон поднял бутылку вина:

— Что заставило тебя думать, что ей что-то нужно?

— Это... ну, очевидно. Или мне так кажется. Возможно, я бы так не думал, если бы не провел рядом с Рогом последние пару дней. Но это кажется очевидным после того, что я слышал. Она могла бы заставить эту девушку толкать ее, или толкать себя. Или любой из нас мог бы это сделать, потому что мы видим. Хряк может ударить ее об стену, хотя, надеюсь, он этого не допустит. Значит, она хотела поговорить с ним наедине и набросилась на первую же возможность, чтобы это сделать. Набросилась — это, наверное, плохое слово. Но она это сделала.

Бизон снова наполнил бокал Гончей:

— Если несколько дней в обществе Рога это сделали, я должен удержать его у себя. Что скажешь, Рог? Прав ли твой ученик?

— Даже не знаю. Это кажется правдоподобным.

— Что она ему говорит? Твое лучшее предположение.

— Если ты спрашиваешь, что она ему говорит, то я сомневаюсь, что она ему что-то говорит. Я бы предположил, что она расспрашивает его о чем-то, о чем, по ее мнению, он мог бы говорить открыто только тогда, когда они останутся наедине...

Гончая щелкнул пальцами и принял довольный вид.

— Ты уже догадался? Что это? Признаюсь, у меня есть только самые туманные идеи.

Рот Гончей открылся, потом снова закрылся.

— Расскажи нам, — сказал Бизон. — Мне бы тоже хотелось знать.

— Нет. Я не буду. Я извиняюсь, кальде. Мне очень жаль, Рог. Но мне нравится генерал Мята, а Хряк — мой друг. Если они захотят, чтобы мы знали, они смогут сказать нам.