2666 - Роберто Боланьо

железной дороги Милан—Венеция, а потом побывали в Мантуе и в Болонье, три дня прожили в Пизе, занимаясь любовью словно последний раз в жизни, купались в Чечине и в Пьомбино напротив острова Эльба, а затем заехали во Флоренцию и добрались до Рима.

На что они жили? Возможно, Арчимбольди, который многому научился, работая швейцаром в баре на Шпенглерштрассе, стал подворовывать. Красть у американских туристов было просто. У итальянцев — немногим сложнее. Возможно, Арчимбольди попросил очередной аванс у издательства, и его выслали, а, возможно, деньги лично вручила баронесса фон Зумпе, которой смерть как хотелось посмотреть на женщину своего бывшего слуги.

В любом случае, встреча произошла в публичном месте, и пришел на нее только Арчимбольди, который выпил пива, взял купюры, поблагодарил и ушел. Или так это объяснила баронесса своему мужу в длинном письме, написанном из замка Сенигаллия, где она провела две недели, загорая и подолгу купаясь в море. Купание, в котором Ингеборг и Арчимбольди не приняли участия или отложили до следующего перерождения, ибо здоровье Ингеборг с течением лета становилось все слабее, а возвращение в горы или попадание в больницу они исключили даже без предварительной дискуссии. Начало сентября застало их в Риме, причем оба были одеты в шорты желтого цвета — песка или дюн, словно призраки африканского корпуса, затерявшиеся в катакомбах первых христиан, совершенно пустых, где слышался только звук падающих капель из соседней клоаки и кашель Ингеборг.

Вскоре, тем не менее, они переехали во Флоренцию и оттуда, пешком или автостопом, добрались до Адриатики. К тому времени баронесса фон Зумпе находилась в Милане, где ее принимали миланские издатели, и из кафе, во всем походящем на романский собор, она написала Бубису письмо, в котором ставила его в известность о состоянии здоровья принимающей стороны, то есть тех самых издателей, страстно желавших увидеть Бубиса лично, и рассказывала об издателях из Турина, с которыми только что познакомилась, — одним очень веселым старичком, постоянно называвшим Бубиса своим братом, и другим — молодым, левым, очень красивым, который говорил, что издатели тоже, почему бы нет, должны поспособствовать наступлению перемен в мире. Также в перерыве между вечеринками баронесса познакомилась с кое-какими итальянскими писателями, и у некоторых из них были книги, которые, возможно, было бы интересно перевести. Естественно, баронесса читала по-итальянски, хотя ее дневные занятия в некотором смысле мешали ей читать.

Каждый день ей приходилось ходить на вечеринки. А когда повода для праздника не было, принимающие ее издатели его придумывали. Временами они покидали Милан кортежем из четырех или пяти машин и отправлялись на берег озера Гарда, в селение Бардолино, где у кого-то была вилла, и часто рассвет заставал их всех, обессиленных и веселых, танцующими в какой-то траттории в Дезенцано, под любопытными взглядами местных, которые не спали всю ночь (или только что встали), привлеченные шумом пиршества.

Тем не менее однажды утром баронесса получила от Бубиса телеграмму, в которой сообщалось, что жена Арчимбольди умерла в каком-то Богом забытом городке на берегу Адриатики. Не зная точно, почему, фон Зумпе вдруг разрыдалась, словно у нее умерла сестра, и в тот же самый день сообщила друзьям-издателям, что уезжает из Милана прямо в этот забытый Богом городок, хотя сама она точно не представляла, ехать ли ей на поезде, на автобусе или на такси — о нем почему даже не упоминалось в ее путеводителе по Италии. Молодой издатель-туринец (левак) предложил отвезти ее на машине, и баронесса, которая уже немного развлеклась с ним, неожиданно поблагодарила его такими сердечными словами, что бедняга не знал, что и думать.

Путешествие обернулось то ли тренодией, то ли погребальной песнью, в зависимости от местности, которую они проезжали, исполненными на все более заразном и макароническом итальянском. В конце концов, они приехали в таинственную деревеньку, обессиленные чтением бесконечного списка почивших родственников (как баронессы, так и туринца) и исчезнувших друзей, некоторые из них тоже были мертвы, хотя плакальщики об этом и не знали. Однако у них еще оставались силы, чтобы спросить о немце, у которого умерла жена. Сельчане, мрачные и загруженные работой (они чинили сети и конопатили лодки), сказали, что да, действительно, несколько дней назад приехала немецкая пара, но мужчина уехал один, так как женщина утонула.

Куда уехал мужчина? Они не знали. Баронесса и издатель обратились с вопросами к священнику, но и тот ничего не знал. Также они расспросили могильщика, и тот повторил им ту же литанию: немец уехал некоторое время назад, а немка похоронена не на этом кладбище, потому что утонула, а тело ее так и не нашли.

Вечером перед отъездом баронесса настояла на том, чтобы подняться на гору, с которой открывался вид на окрестности. Она увидела зигзаги троп темно-желтого цвета, терявшихся в сероватых лесках, и казалось, леса эти были каплями дождя; она увидела холмы с оливковыми рощами и пятнами, что двигались с медлительностью и странностью, и эти медлительность и странность, пусть и были частью этого мира, показались ей невыносимыми.

В течение долгого времени об Арчимбольди ничего не было слышно. «Реки Европы», как это ни странно, продолжили продаваться и вышли вторым изданием. Некоторое время спустя то же самое произошло с «Кожаной маской». Его имя появилось в двух очерках о современной немецкой прозе, пусть и без особых похвал, словно бы их автор не был до конца уверен, шутит он или нет. Некоторые молодые люди его читали. Так, немного — критик был известен только университетским интеллектуалам.

Через четыре года после исчезновения Арчимбольди Бубис получил в Гамбурге объемистую рукопись «Наследия», романа на пятьсот страниц или даже больше, исчерканную и всю исписанную дополнениями, сносками и зачастую нечитаемыми заметками внизу страницы.

Посылка пришла из Венеции, где Арчимбольди, как говорилось в коротком письме, приложенном к рукописи, работал садовником, — что Бубису показалось шуткой, ибо работу садовника, думал он, можно отыскать, если постараться, в любом городе Италии, но только не в Венеции. Так или иначе, издатель ответил очень, очень быстро. В тот же день он написал ему с вопросом, какой задаток хочет Арчимбольди и на какой надежный адрес можно выслать деньги, его деньги, которые за эти четыре года медленно, но скопились. Ответ Арчимбольди был еще короче. Он указал адрес в Карнареджо и попрощался этикетной формулой, желая счастливого Нового года — стоял конец декабря — господину Бубису и госпоже Бубис.

В те дни, что выдались очень холодными по всей Европе, Бубис прочитал рукопись «Наследия», и, хотя текст показался ему хаотичным, издатель остался очень доволен: Арчимбольди оправдал все надежды, которые на него возлагались. Что