Гипсовый трубач - Юрий Поляков

— Что же вы так долго делали в Дюссельдорфе-то?

— Я уже объяснял: лечился!

— Не надо волноваться!

— Я не волнуюсь…

— Вот и хорошо! Какой-либо еще документ с собой имеется?

— Да, вот, возьмите… — лысый обиженно вынул из бокового кармана и просунул в щель под стеклом удостоверение в красных корочках.

— Угу… Вот оно что! — проговорил старший, одним глазом изучая «ксиву», а другим — ступенчатый галстук подчиненной. — Кокотов Андрей Львович. Член Союза писателей. Во как! Не слышал я что-то про такого писателя…

— Я пишу под псевдонимом.

— Под каким же?

— Не важно.

— Как раз — очень важно! — в голосе стража государственных рубежей послышалась державная строгость. — Под каким псевдонимом?

— Аннабель Ли…

— А разве? Надо же… — удивилась сержантка. — Это вы, значит, написали «Сумерки экстаза»?

— Я… — сознался автор, смущаясь.

— Ты читала? — с удивлением спросил старший.

— Читала… — Полногрудая прыснула и, краснея, шепнула что-то на ухо начальнику.

— Да ладно! — не поверил тот.

— Честное слово!

Майор с уважительным любопытством, словно заново, оглядел Кокотова и поинтересовался уже гораздо добродушнее:

— Допустим, вы сильно похудели из-за болезни. Бывает. Но что у вас… с носом-то, Андрей Львович?

— С носом?! Ах, с носом! — обрадовался писодей, догадавшись, чем вызвал подозрение. — Мне же сделали пластическую операцию.

— И справка у вас имеется?

— Имеется! — послышался строгий женский голос.

— А вы кто? — снова посуровел майор, рассматривая женщину в лисьей шубке, дожидавшуюся Кокотова по другую сторону барьера.

— Жена.

— Паспорт ваш можно?

— Я уже прошла контроль…

— Паспорт, пожалуйста!

Женщина вздохнула, пожала плечами и вынула из сумки документ.

— Валюшкина Нина Владимировна, — прочитал пограничник. — Ясно. Жена значит. Почему фамилии разные?

— А. Что. Нельзя?

— Можно. И какая же у вас справка?

— Вот… — бывшая староста протянула длинный фирменный конверт, украшенный стилизованной готической надписью.

Майор вынул из него листок бумаги, сложенный по-европейски втрое, развернул, просмотрел, показал подчиненной и вернул:

— Все в порядке! С возвращением! Всего доброго! Пишите еще!

Сержантка как по команде лязгнула штемпелем и, отдавая паспорт, робко спросила:

— А что там у Аннабель Ли новенького?

— Она умерла… — грустно улыбнулся автор «Преданных объятий». — До свиданья! — и толкнул коленом металлическую калитку.

Наши герои вышли в зал выдачи багажа, такой маленький и обшарпанный, точно прибыли они не в столицу великой, хоть и обглоданной державы, а в занюханный областной аэропорт, куда большое начальство из Москвы в последний раз залетало лет тридцать назад по пути на медвежью охоту. Вокруг разбитого зигзагообразного транспортера толпился в ожидании чемоданов летучий народ. Две дамы шумно схватились за единственную свободную тележку. По сторонам «зеленого коридора» стояли упитанные таможенники и с ленивым интересом наблюдали за ссорой пассажирок.

— Я же тебе говорил! — упрекнул Кокотов жену.

— Так лучше, глупый! — Она нежно провела пальцем по его новому носу, орлиному, как у Жарынина.

— Теперь надо будет паспорт менять…

— Поменяем!

— Я недавно менял. В сорок пять.

— Котик, ты такой у меня красивый! Не злись!

В глубине души Андрей Львович знал, что его лицо с новым носом стало интереснее, мужественнее, но Нинке старался этого не показывать, чтобы не загордилась: он и так был обязан ей слишком многим. Лента, громыхнув, наконец дернулась, поехала, люди теснее сгрудились вокруг конвейера, следя, за тем, как из прямоугольного лаза выныривает кладь и ползет по извиву транспортера. Голубой Нинкин «Самсонит» появился одним из первых, писодей потянулся к ручке, но Валюшкина опередила, оберегая мужа от тяжестей. Он все же сумел настоять на своей полноценности и помог ей поставить багаж на пол. Оставалось дождаться коричневого с черной окантовкой чемодана, купленного перед отлетом вместо старого — неприлично ободранного. Кокотов вглядывался в движущиеся мимо баулы, коробки, кофры, сумки, и в нем нарастала плаксивая уверенность, что как раз его-то новенький чемодан обязательно затеряется.

Прошло минут пять. Проплыл мимо огромный плюшевый верблюд, обернутый целлофаном, словно оледеневший. Чемодана все не было. А ведь они с Валюшкиной зарегистрировались и сдали багаж одновременно.

«Ладно, подождем…» — успокоил себя Андрей Львович.

…И вспомнил почему-то своего соседа по двухместной палате Мишу Зиборова, веселого газовика из Ямбурга. Тот любил повторять: «За вас, за нас, за газ!», — поднимая кружку нефильтрованного пива, которое хлебал литрами, несмотря на строгий запрет доктора. А ведь и в клинику они поступили одновременно, и диагноз у них был почти одинаковый… И где он теперь, Миша Зиборов? Пропал, как чемодан…

Писодей нервничал, удивляясь, что после всего пережитого его еще могут волновать такие дорожные мелочи. Но если багаж улетел куда-нибудь другим рейсом, значит, надо идти в службу розыска, где, конечно, спросят паспорт, а в паспорте — старый нос. Вызовут милицию… Надо снова объясняться, предъявлять справку, рассказывать про Аннабель Ли… Зачем он только согласился?!

В клинике Метцегера Кокотова вел доктор Теодор-Иоганн Шульце. На самом деле Федор Иванович Шульц — поволжский немец из Джамбула. Еще в Казахстане, при Советской власти, он разработал новый, собственный метод лечения одной из самых агрессивных форм рака, но ему не давали хода, пока он не пригласил в соавторы члена-корреспондента Тутамбаева. В результате один стал академиком, а второй — кандидатом наук. Но тут наивная советская империя зашаталась под тяжестью дружбы с Америкой и рухнула. В 1992-м научно-исследовательскую лабораторию закрыли. Шульц едва успел унести домой документацию и образцы чудодейственного препарата. Оставшись без работы, он вслед за родней, отъехавшей еще в конце 80-х в ФРГ, подался в фатерланд, помыкался и устроился в клинику Метцегера чуть ли не санитаром из милости: советские дипломы не признавали. А могли бы, сволочи, признать, хотя бы за то, что мы им ГДР подарили — до кучи! Со временем Теодор-Иоганн подучил язык предков, сдал экзамены, достиг полноценной должности и даже внедрил в клиническую практику свой комплексный метод лечения, получивший в мировой онкологии название «чудо доктора Метцегера».

Федор Иванович сразу объяснил: при удалении первичной опухоли нос сильно пострадает, поэтому надо бы сразу подумать о восстановительной пластике. Эту услугу за сравнительно невысокую плату могут оказать прямо здесь — в клинике есть профильное отделение. «Там вам, батенька, любой паяльник пришпандорят!» Легковерный Кокотов воодушевился, ведь, если лечащий врач беспокоится о будущей внешности пациента, значит, выздоровление неизбежно. Валюшкина возликовала и потребовала для изучения красочный каталог вероятных носов, расположенных, так сказать, по возрастающей: от затерянных между щек пипок до шнобелей, какими обычно карикатуристы-антисемиты наделяют евреев-банкиров. Нинка нашла в каталоге свою мечту и показала мужу. Андрей Львович пытался протестовать. Куда там! Валюшкина глянула умоляющими глазами: «Котик. Я. Тебя. Прошу!» Ну как он мог отказать? Ведь это же она нашла деньги на лечение. А кто платит, тот и заказывает нос…