Тайна наложницы - Шахразада

Но тут перед мысленным взором халифа вновь встало милое лицо Джамили. И он понял, что не меха или драгоценности будут даром, который с радостью примет девушка. Тот самый черный котенок, о котором уже распорядился Гарун-аль-Рашид, куда лучше напомнит о словоохотливом и восторженном иноземце, чем дюжина алмазов.

– Но черед алмазов еще придет, добрая моя Джамиля! Поверь, в тот день, когда ты согласишься стать моей женой, я украшу тебя такими драгоценностями, что ахнет весь мир!

Сладостная картина торжественной записи в книге имама встала перед глазами халифа. О, как бы он хотел, чтобы этот день наступил уже завтра! Увы, этого, понимал Гарун-аль-Рашид, придется ждать долго. Но он может приблизить сей заветный миг. Приблизить, завоевывая сердце прекрасной девушки, познавая ее душу и предвкушая сладостный миг их соединения.

И с усердием, достойным всяческих похвал, стал халиф претворять в жизнь свой план. Дары следовали за дарами. Посыльный приносил Джамиле то необыкновенную чинийскую куклу, то огромную, как мельничный жернов, корзину сластей, то крошечную коробочку с изысканным украшением. О, как же долго длились для Гарун-аль-Рашида те пять дней, которые он оставался в стенах дворца!

Увы, не думал больше халиф о своих подданных, вполне удовлетворившись впечатлениями, полученными на той, первой прогулке. Теперь его интересовала только девушка, и мыслям о ней Гарун-аль-Рашид посвящал все свое время. Но чему удивляться? Ведь халиф, несмотря на сонм титулов, был еще так молод!

Когда же истек пятый день, понял халиф, что более не может оставаться пленником своих покоев и должен немедленно, сию же минуту, броситься в лавку на улице Утренних Грез. Он призвал к себе визиря и приказал ему надевать ромейское платье.

– Но мой халиф, – позволил себе возразить визирь. – Сумерки вот-вот сменятся ночью! Да, мы, конечно, можем прогуляться по ночному Багдаду, но это будет просто прогулка по тихим уснувшим улицам… Лишь стражники будут встречаться у нас на пути. Стражники, которые, о Аллах, не допусти до такого, еще могут принять нас за «ночных парикмахеров»…

– Ночных парикмахеров? А кто это?

– О Аллах милосердный, – вздохнул визирь. – Сколь же многого ты не знаешь еще о своем народе, владыка! «Ночными парикмахерами» называют воров, которые, пользуясь темнотой ночи, отрезают кошели у горожан подобно тому, как цирюльник срезает волосы, излишне торчащие над ушами…

И как бы ни хотелось халифу немедленно упасть к ногам прекрасной Джамили, он понимал, что риск быть принятым за вора велик, а вот шанс увидеть владычицу его грез куда как мал. И потому, скрепя сердце, он согласился подождать до утра.

И вновь бесшумно закрылась за халифом и визирем калитка в дальней дворцовой стене. Вновь, залитый утренним солнцем, лежал перед двумя ряжеными великий Багдад, что в единый миг засыпает и так же в единый миг просыпается.

Нет смысла говорить, что более всего мечтал халиф о том, что ноги его скоро пойдут по улице Утренних Грез. Но, увы, в этот ранний час (а сегодня исчез халиф из дворца необыкновенно рано, ибо ночью вовсе не сомкнул глаз) лавки были закрыты, и лишь метельщики и водоносы почтили улицы своим присутствием.

Тишина и звук собственных шагов заставили халифа поразмышлять о вещах, которые в любой иной час ему бы и в голову не пришли. Да, это были крамольные мысли, но… Одним словом, подумал Гарун-аль-Рашид, не совершить ли следующую вылазку в город самому, без навязчивой опеки визиря. Или, быть может, взять с собой раба Муслима, что денно и нощно охраняет его покой…

«Нет, все-таки лучше бы выйти самому… Но как это сделать? Как добиться того, чтобы весь дворец был уверен, что я по-прежнему в своих покоях, или в диване, или наслаждаюсь яствами? Как сделать так, чтобы визирь остался во дворце, а я провел время в обществе прекрасной, как сон, Джамили?»

В дальнем конце улицы показалась фигура странно одетого, вернее, не совсем одетого юноши. И тут халифа осенило. Издалека этого неизвестного можно было принять за самого халифа, а потому…[5]

«Да будет так! – подумал Гарун-аль-Рашид. – О Аллах всесильный, сегодня ты на моей стороне, и, значит, ты одобряешь мое желание соединиться с малышкой Джамилей».

– Послушай, визирь. Видишь в дальнем конце улицы юношу, который бросает по сторонам косые взгляды и ежеминутно поддергивает свои шаровары?

– О да, мой халиф, вижу. Только, по-моему, он их не поддергивает, а просто придерживает, чтобы не упали. Да и кушака я на юноше не вижу. Должно быть, – тут у визиря помимо его воли вырвался завистливый вздох, – юноша этот столь поспешно покидал дом своей возлюбленной, что забыл и кушак, и чалму…

– О, визирь! – с неожиданным интересом посмотрел на Умара халиф. – Я вижу, и ты знавал такие дни?

– О да, мой владыка… Хотя это было столь давно, что я уже сомневаюсь, было ли это вообще.

– Расскажи мне об этом, не медля!

– О нет, халиф. Прости своего недостойного слугу, но этот длинный рассказ я приберегу для иного случая. Ты же зачем-то обратил мое внимание на этого счастливца?

– Полагаю, визирь, он вовсе не так счастлив, как ты думаешь. А пришла мне в голову преотличнейшая мысль. Я увидел на лице этого неудачливого любовника печаль и потому решил подарить ему… день царствования. Пусть он один день побудет халифом. Мне почему-то кажется, что это может стать для всех замечательным развлечением, – простолюдин, который правит великой страной и великим городом!

«О Аллах милосердный! Да он совсем ума лишился! Пригласить какого-то сопляка во дворец, чтобы он воссел на трон халифа?!»

Визирь оглянулся и, увидев нешуточный азарт на лице повелителя, лишь тяжело вздохнул. Он уже понял, что халифом овладела новая идея и теперь проще воплотить ее в жизнь, чем доказать, что делать этого ни в коем случае не следует. Мудрости визиря хватило и на то, чтобы попытаться найти достоинства в подобной затее.

– Забавно… Это действительно может стать забавным. Более всех, думаю, повеселятся твои советники, когда им придется выполнять глупые повеления этого мальчишки…

– Да они просто лопнут со смеху! – рассмеялся сам халиф.

– Ну, лопнуть со смеху им не позволят их драгоценные вышитые кушаки. Но, думаю, весь дворец славно повеселится в этот день. А где же будешь ты, о владыка?

– Я буду веселиться вместе со всем дворцом. Я проберусь в комнату, сопредельную с моей опочивальней, и буду оттуда прислушиваться. Когда же глупец перейдет в трапезную, я тайком от всех переберусь в кладовую для посуды, а потом в хранилище каламов и пергаментов, что рядом с диваном…

Халиф так и поступил. Он усадил вместо себя на трон ряженого дурачка, но в кладовых или хранилищах прятаться не собирался, ибо хитростью он обретал свободу, пусть и на один день. А тратить ее на всякие глупости было вовсе не в характере халифа.