Короли городских окраин - Валерий Георгиевич Шарапов

– Ребята, я хочу наказать его! Проучить! Ведь отец недавно купил автомобиль. И знаете откуда деньги взял? Я подслушал: он матери рассказал. Продукты, которые должны были получать инвалиды войны, он забрал себе и перепродал. Он вор и спекулянт! Давайте все из квартиры заберем! Родители с бабушками скоро уедут на дачу, и дома не будет никого! Он лопнет от злости, когда увидит. Продукты раздадим обратно инвалидам! Поможете? – Альберт сжимал и разжимал худые пальцы, представляя лицо отца, когда тот увидит пустую разоренную квартиру.

Ребята переглянулись и разом посмотрели на Кольку. Хоть он никогда и не посвящал их в подробности своих ходок с бандой Черепа, но и Санька, и приятели-беспризорники понимали, откуда в их тайнике берутся мешки с продуктами. Анчутка с Пельменем давно обсуждали между собой, что было бы неплохо познакомиться с остальными бандитами и уже не перебиваться фокусами с украденными женскими сумочками и прочей мелочью.

Николай под их взглядами неохотно кивнул, не хотелось ему объяснять, почему он так резко решил завязать с криминалом.

– Я подумаю. Идти пора, – махнул он Саньке, с трудом поднялся и пошел к выходу.

За ним потянулись Судорогин и Приходько. А приятели Яшка и Анчутка принялись сооружать костер побольше, чтобы не замерзнуть под утро.

Во дворе Кольку сзади что-то больно стукнуло по ноге, он обернулся – пустота.

– А ну-ка, ребята, подсадите инвалида, а то сыростью от земли потянуло, – проскрипел неприятный голос. Мальчишки опустили глаза: перед ними на тележке-каталке застыла половина человека, инвалид с короткими обрубками вместо ног.

Санька с Николаем протянули руки, Танкист ловко оперся культями ног и плюхнулся на лавочку. В нос ударил резкий запах немытого тела.

Подходя к подъезду, Санька зашептал:

– Видал? И медали на груди.

Но друг в ответ лишь слабо отмахнулся. Словно червь, точила его внутри одна и та же мысль: как ему избавиться от прошлой жизни, вырвать испачканные страницы и выбросить их в мусорное ведро? Чтобы и следа не осталось?

Оля во сне выступала перед собранием пионерской дружины школы. Говорила, спорила яростно и горячо, а сама с удивлением всматривалась в лица пионервожатой и других ребят. Были они целлулоидными, кукольными, с одинаковыми равнодушными глазами.

Светке приснилось, что она полезла проверять свой секретик, но нашла лишь пустую ямку. От этого она беспокойно завозилась и застонала во сне. Тетка Анна спросонья ругнулась, погладила ее по белесым прядкам и укрыла сброшенным на пол одеялом.

Анчутке приснилась деревня. Будто встретились они с Пельменем ранним утром в конце проулка, у штакетника косоглазой Сычихи, и идут к реке, с упоением загребая босыми ногами мягкую, еще прохладную пыль проселочной дороги. С удовольствием он во сне сворачивал к реке и оставшееся до реки расстояние шел по высокой росистой траве: ледяной, будоражащей, сгоняющей последние остатки сна. А потом пристально следил за прыгучим поплавком, слушал тишину раннего утра, обволакивающую и его, и Андрюшку, и всю реку ватным покровом.

Пельмень во сне радостно смеялся, потому что вдруг смог увидеть отца – живого и здорового, образ которого успел стереться из короткой детской памяти. И во сне он ликовал от того, какой высокий и крепкий у него папка. С серыми, как небо перед рассветом, глазами, широкой окладистой бородой, душистой от табака. А он, Андрюшка, был маленький и легко умещался у отца на теплых больших руках.

Альберт в своем сне продолжал спор с родителями, выплескивал то, что не смог договорить. Брал и швырял об пол до осколков и стеклянных брызг чашки и рюмки из хрустального сервиза, дальше летели пузырьки трофейного отцовского одеколона, потом бабушкины духи, бутылочки с ненавистными лекарствами. От каждого разбитого предмета дышалось ему все легче, все свободнее. Бабушка в испуге прислушивалась к его учащенному дыханию, замерев у кровати с ложкой и бутыльком касторки в руке.

Кольке же в который уже раз приснились блеклые пустые глаза, из которых медленно, по капле, уходит жизнь. Во сне он долго, до рези в затылке, всматривался, но никак не мог понять – чьи это глаза: его отца или старика, которого убил Давилка.

* * *

Утром, едва Колька зашел в кухню, мама бросилась к нему, в ужасе разглядывая ссадины на лице, ахнула от огромного зеленого пятна в волосах вперемешку с засохшей кровью.

– Сыночек, кто это тебя так?!

– А где папа? На работу уже ушел? – Колька постарался поскорее сменить тему. Не хотелось ему снова врать. Тяжело жить в постоянной лжи, с не проходящим ощущением липкой грязи.

– В больнице, после плена здоровье совсем слабое, ему нельзя большие нагрузки. А он вот… устроился грузчиком. Язва открылась, на «Скорой помощи» с работы увезли в больницу.

Антонина Михайловна вдруг горько расплакалась, пальцы мелко затеребили край халата.

– Коленька, сыночек, золотой мой. – Она порывисто бросилась к нему, обняла, пригладила торчащие вихры. – Ты такой хороший у меня, такой взрослый уже. Коля, прошу тебя, не бедокурь, не проказничай, пока все не наладится. Папа болеет, Наташу надо к школе готовить. Коленька, нету у меня сил, без тебя я не справлюсь.

– Мам, не надо, не плачь. Я все исправлю, все нормально будет. Давай я к папе в больницу схожу и с Наташкой позанимаюсь. Ты не плачь, ну прошу тебя. – Испуганный материнскими слезами, он бормотал все обещания без разбора. Отец, который после возвращения из плена никак не может стать самим собой. А теперь еще и мама, потерявшая от навалившихся забот почву под ногами.

Антонина почувствовала, как напрягся и застыл от ее бессильной мольбы сын, и виновато отшатнулась. Вытерла слезы, оправила халатик.

– Коля, мне на работу надо устраиваться. Отцу пока ни пенсия, ни бюллетень не положены. С Наташей придется тебе сидеть. Нам деньги нужны, с язвой правильное питание – главное лечение. Диетическое питание ему не положено.

– Почему отцу ничего не положено, он же воевал? – удивился Колька.

– Есть он в списках, а продуктов нет. Трудности со снабжением, сказали. – Мать отмахнулась, не любила она споров с чиновниками и возни со справками. – На стройку я пойду или на завод. Так что, Коля, я тебе в школу записку напишу, что пока ты не будешь учиться.

Он промолчал в ответ: вот все и решилось с ненавистной школой. Больше не надо туда ходить, вздрагивать от недобрых взглядов сверстников, презрительных гримас пионервожатой. Свободен он, Колька, теперь от обычной жизни шестиклассника. Но Антонина поняла его молчание по-своему:

– Коля, да ты послушай меня. Потерпеть надо чуть-чуть, потерпеть,