Холодно-горячо. Влюбленная в Париж - Юмико Секи

Несколько дней спустя я все еще продолжала оставаться в постели, когда кто-то позвонил в дверь. Потом звонок раздался снова, и я поняла, что Тристан куда-то ушел, оставив меня одну в квартире. Еще не было полудня, и я не представляла себе, когда он вернется. Однако незнакомый визитер продолжал звонить, как будто знал, что я здесь. Наконец я открыла.

— Привет. Можно войти?

Я с первого взгляда поняла, что это тот самый «друг». Высокий, идеально сложенный, с кожей темно-янтарного оттенка и певучим акцентом. Он стоял, прислонившись к лестничным перилам, и его непринужденная поза уже была сама по себе искусством.

— Тристана нет дома.

— Ничего страшного. Я просто хотел оставить у него сумку, чтобы не таскать ее с собой целый день. Я вернусь за ней вечером.

Он шагнул к двери, и я ощутила кошачий магнетизм, окружавший его, словно некая аура.

— Я — Анджело, — сказал он. — А ты — Юка, ведь так?

Оказывается, он даже знал, как меня зовут. В сущности, он ничуть не удивился, обнаружив меня в одиннадцать утра в квартире Тристана.

— Ты, кажется, болеешь? — добавил он. — Извини, что побеспокоил.

Несмотря на то что я знала о пристрастиях Анджело, его вежливость и обаяние тронули меня.

Он поставил на пол свою спортивную сумку и попросил у меня разрешения освежиться. Сквозь полуоткрытую дверь ванной я видела, как он стянул свитер, потом ополоснул лицо и торс. Его тело излучало неотразимую притягательность. Выпрямившись, он заметил в зеркало, что я за ним наблюдаю, и улыбнулся. Мною овладело странное ощущение. У нас с ним не было ничего общего, однако мы были сообщниками, делившими общего любовника. Один лишь этот нелепый факт стирал все различия между нами.

— Ты знаешь, — сказал Анджело, выходя из ванной, — если тебе нужен Тристан, если ты хочешь его видеть, то я не собираюсь тебе мешать.

Такая искренность была выше всякой ревности, всякого соперничества. Я не почувствовала в его тоне ни единой нотки высокомерия или снисходительности.

— Выздоравливай. До скорого! Чао!

И он легко сбежал вниз по витой лестнице, словно вспархивающая бабочка.

Мне уже не хотелось возвращаться в постель.

Едва лишь я оделась, вернулся Тристан, нагруженный провизией.

— Анджело только что приходил, — сказала я.

— Но тебя никто не заставляет сразу же уходить.

Я чувствовала себя выздоровевшей, и бездействие меня угнетало. Тристан предложил мне чашку чая, чтобы ненадолго удержать.

— Ты говорила с Анджело?

— Да, но он торопился. Ты знаешь, он произвел на меня приятное впечатление.

Тристан улыбнулся мне, как подросток, смущенный комплиментом.

— Ты не хочешь пойти на его спектакль? Его труппа выступает в эту субботу в Монтрей. А потом можно будет выпить по стаканчику.

Я с радостью приняла приглашение.

После долгих дней без движения голова у меня немного кружилась, ноги подкашивались. На улице я чувствовала себя странно. За последнюю неделю сильно потеплело, небо прояснилось. Это был как будто совсем другой мир.

Спустившись в метро, я увидела на стенах афиши новых фильмов — «Спасайся кто может» Годара и «Мой американский дядюшка» Алена Рене. Оба эти режиссера были представителями «новой волны», которая оказала косвенное влияние на мой приезд во Францию.

Скорый выход этих фильмов показался мне счастливым предзнаменованием. Я ощутила прилив энергии, мое лицо просветлело. Другие пассажиры в метро тоже улыбались — казалось, им передается мое хорошее настроение.

Токио, 1976–1978

Мoe анорексическое состояние оставалось без изменений в течение многих лет. Я почти ничего не ела, чтобы сохранить свой «вес пера», и действительно не прибавила ни килограмма, но в обмороки больше не падала. Окружающие понемногу привыкли к моей худобе. Я всегда чувствовала себя непохожей на других, но теперь это меня больше не беспокоило.

Консультации у психиатра продолжались в обычном режиме. Одновременно с этим я поступила в университет.

Как всякий очередной переход на новую образовательную ступень, поступление в университет перевернуло все мое привычное существование. Просторный университетский кампус, раскинувшийся на холме к югу от Токио, ежедневно заполнялся тремя тысячами студентов с разных факультетов. Я выбрала филологический факультет, решив специализироваться по французской литературе.

Здесь мы уже не были ограничены всевозможными правилами, как прежде в школе, — на смену им пришел безудержный либерализм. Никто не диктовал нормы поведения: мы одевались как хотели, в открытую курили и пили сверх всякой меры. Свободного времени у нас оставалось вполне достаточно. Я подрабатывала репетиторством, что приносило мне деньги на карманные расходы. Почти каждый вечер мы целой компанией отправлялись куда-нибудь развлекаться.

У многих молодых людей были свои машины, взятые напрокат или подаренные родителями. Наиболее распространенной моделью была маленькая «Хонда-сивик» — примерно то же самое, что «Рено 4Л» для французских студентов 1970-х годов, — однако у некоторых студентов из привилегированных семей были и западные автомобили — «БМВ», «Порше» или даже «Ламборджини». Стараясь избегать проверок на алкоголь, мы перемещались из бара в ресторан, из ресторана в диско-клуб. Наиболее интересные и модные сборища зачастую устраивались в таких местах, куда общественным транспортом было не добраться.

Если кто-то время от времени пытался завязать со мной интрижку, я никогда не отказывалась.

Впервые увидев Масато в университетском кафетерии, я буквально замерла на месте. У него были гибкая фигура, волнистые волосы, тонкие черты лица, длинные ресницы, он был одет в джинсы и рубашку-поло, а на плечи был наброшен пуловер, рукава которого завязывались на шее. Этот небрежный стиль делал его просто восхитительным. Я не могла оторвать глаз от этого образа совершенной красоты.

Несколько дней спустя я увидела его на том же самом месте. Он разговаривал с одним парнем, которого я знала, — Такаши, двумя годами старше меня, был капитаном волейбольного клуба в моем бывшем колледже. Глядя на нашу радостную встречу, Масато спросил меня:

— Ты уже выбрала себе клуб по интересам?

С началом каждого учебного года десятки всевозможных студенческих клубов и ассоциаций рекрутировали в свои ряды новичков. Это могло быть все что угодно — объединения любителей игры в сквош или поклонников барочной музыки.

Такаши и Масато оба входили в Клуб изучения коммерческой эстетики. Члены этого объединения интересовались рекламой и индустриальным дизайном и собирались раз в неделю, чтобы обменяться взглядами на новые образцы рекламы или новые продукты потребления.