Кровавый корсар - Аарон Дембски-Боуден

Дрожащими пальцами человек взялся за меч.

— Господин? — снова спросил он, и голос его задрожал.

— Клинок в твоих руках был откован на Марсе в ту эпоху, что уже давно стала мифом для большинства живущих в Империуме. Он отсекал головы мужчин, женщин, детей, ксеносов и зверей. Этими самыми руками я вогнал его в сердце человека, управлявшего целым миром.

Воин потянулся к поясу, с которого на короткой и толстой цепи свисал шлем Адептус Астартес. Одним рывком Талос сорвал шлем и бросил его на стол, где за несколько мгновений до этого лежал меч.

Красный керамит, покрытый царапинами и вмятинами. Зеленые глазные линзы, растрескавшиеся и безжизненные. Шлем мертво и безмолвно уставился на Аркию.

— Этот шлем — все, что осталось от воина, убившего твою дочь, — сказал Талос. — Я сам прикончил его в схватке, бушевавшей на палубах во время нашего бегства с Крита. И когда это было сделано, я отрубил его голову тем самым мечом, который ты сейчас силишься удержать в руках.

Человек дернулся — он явно хотел опустить меч и положить его обратно на стол.

— Чего вы хотите от меня, господин?

— Говорят, что ты сеешь семена раздора среди смертной команды, что ты распространяешь слухи о проклятии, лежащем на этом корабле, и твердишь, будто все на его борту обречены на ту же участь, что твоя дочь. Это так?

— Знамения…

— Нет, — хмыкнул Талос. — Если хочешь дожить до конца нашего разговора, забудь о «знамениях». Ты будешь говорить правду или замолчишь навсегда. Итак, ты распространяешь слухи о проклятии, лежащем на «Завете»?

Дыхание Аркии паром вырывалось изо рта в ледяном воздухе.

— Да, мой господин.

Воин кивнул.

— Хорошо. Я не сержусь. Рабам не запрещено испытывать чувства и иметь свое мнение, пускай и ошибочное, но только до тех пор, пока они выполняют свои обязанности. Какие у тебя обязанности, Аркия?

Пожилой человек отступил на шаг.

— Я… я просто чернорабочий, господин мой. Я делаю то, что попросят другие члены команды.

Талос шагнул вперед. Его активированная боевая броня монотонно гудела. Звук резонировал, заставляя ныть зубы.

— И что же, остальные члены команды просят тебя убеждать их в том, что каждый из них проклят?

— Пожалуйста, не убивайте меня, господин.

Талос уставился на человека сверху вниз.

— Я пришел сюда не затем, чтобы убить тебя, глупец. Я пришел, чтобы кое-что показать тебе, чтобы преподать тебе урок, который каждый из нас должен усвоить, чтобы не впасть в безумие от такого существования. — Талос кивнул на шлем и продолжил: — Этот воин убил твою дочь. Его клинок разрубил ее пополам, Аркия. Она умирала несколько секунд и, уверяю тебя, испытывала при этом куда более сильную боль, чем ты способен вообразить. Твоя жена тоже погибла во время атаки, так ведь? Пала от меча Кровавого Ангела? Если в тот последний миг она была с твоей дочерью, этот воин, скорее всего, убил их обеих.

Талос обнажил свой собственный меч. Клинок Кровавых Ангелов, длиной в рост человека, вырванный из мертвых пальцев убитого героя. Начищенный, с крыльями на рукояти артефакт был откован из серебра и золота — непревзойденно искусная работа, чью ценность не представлялось возможным измерить. Талос медленно и аккуратно опустил золотой клинок на плечо смертного. Край лезвия почти касался шеи Аркии.

— Возможно, это и было последним, что они видели. Безликий воин, возвышающийся над ними. Клинок, готовый упасть, готовый разить, готовый оборвать их жизнь.

В глазах человека стояли слезы. Когда он моргнул, слезы потекли по щекам серебряными дорожками.

— Господин… — произнес он.

Всего лишь одно слово.

Талос прочел во взгляде несчастного вопрос.

— Я пришел, чтобы разрешить твои сомнения, Аркия. Я сделал все, что мог. Я разорвал ее убийцу на части. Я сохранил память о нем, я помню, как его кровь горчила на языке в ту секунду, когда я вонзил зубы в его сердце. Твоя дочь погибла, и ты вправе скорбеть о ней. Но вот перед тобой останки ее убийцы. Возьми меч. Разруби шлем. Утоли свою жажду мести.

Смертный наконец-то обрел голос.

— Я не хочу мести, господин.

— Нет?

Повелитель Ночи улыбнулся за наличником шлема, и не зажившие толком мышцы снова заныли. Несмотря на то, что он сказал Октавии, его лицо превратилось в маску непрерывной и изнурительной боли. Он даже подумывал о том, чтобы содрать с левой половины лица кожу, убить нервы и заменить покрытую шрамами плоть на аугметический протез. Он не понимал, почему до сих пор сопротивляется этой мысли.

— Если месть тебя не радует, — продолжил Талос, — тогда твои страдания не так уж сильны. Месть — это все, на что любой из нас может надеяться. Каждый раз мы зализываем раны и ждем, пока они перестанут болеть. Каждое существо на этом корабле, смертное и бессмертное, смирилось с этой истиной. Каждое, кроме тебя. Кроме тебя, настаивающего на том, что пострадал больше других. Тебя, который осмеливается шептать теням о своем несогласии, забывая, что в этой тьме живут его хозяева. Тени нашептывают нам твои секреты, Аркия. Помни, маленький человечек, что на «Завете» с предателей живьем сдирают кожу.

Талос обращался уже не к Аркии. Воин развернулся и говорил с толпой, окружившей их, хотя слова его и предназначались для ушей пожилого раба.

— Так ответь мне: это эгоизм отчаяния заставил тебя нести изменническую чушь, как будто ты единственный потерял что-то бесконечно тебе дорогое? Или ты всерьез считаешь, что твои товарищи восстанут против легиона?

— Моя дочь…

Повелитель Ночи превратился в размытое пятно — промельк движения, взвизг сервомотров. В одну секунду он стоял лицом к толпе, спиной к Аркии, а уже в следующую держал рыдающего смертного за клок седых волос на макушке. Ноги мужчины беспомощно болтались в воздухе.

— Твоя дочь была одной из сотен, потерявших жизнь той ночью, — прорычал Повелитель Ночи, — на корабле, который разваливается прямо у нас под ногами из-за полученных в бою повреждений. Ты хочешь, чтобы я извинился за то, что ее не защитил? Или это тоже ничего не изменит? Или эти слова — пускай и правдивые — будут столь же пусты и бесполезны, как месть? Разве они вернут ее к жизни?

Талос отшвырнул человека. Тот врезался в стол. Прилавок опрокинулся от удара.

— Мы потеряли десятки бойцов в ту же ночь, когда ты лишился своего ребенка. Десятки воинов, ступавших по земле Терры и видевших рухнувшие в пыль стены Императорского Дворца. Воинов, которые целую вечность сражались в безнадежной войне во имя возмездия. Мы потеряли сотни смертных. Каждый человек на борту потерял кого-то или что-то дорогое той ночью, но они молча проглотили свое горе и возложили надежды на месть. Только не ты. Ты обязан рассказать всем, что их потери ничего не значат по сравнению с твоими. Ты неистово бормочешь о том, что каждый должен обмочиться в страхе перед неведомым будущим.