Бич Божий - Уильям Дитрих

— Просто Аттила ещё никогда не появлялся в наших краях.

— Это пока.

Теперь Аэций чувствовал каждое мгновение прожитой жизни. Он устал от бесконечных поездок верхом, от стремления везде успеть в последний момент, от желания предотвратить опасность и от отсутствия уютного дома. Десятилетиями ему нравилось так жить. Но сейчас?

— Солдаты должны быть готовы к худшему, верно?

— Как вы и сказали, генерал.

— Настоящие римские солдаты не ждут денег или разрешения на починку крепостных стен — они делают это немедленно. Если у них нет извести, они её покупают. А когда не могут купить, они её берут. И если те, у кого они её берут, жалуются, солдаты говорят, что армия, в конце концов, и есть Рим. Разве эти жалующиеся торговцы хотят, чтобы их завоевали варварские полководцы и ничтожные принцы?

— Именно это я и пытался им сказать.

Аэций застыл, словно сосредоточившись, и ударил себя кулаком в грудь.

— Что там, в вашем осином гнезде, трибун?

— Там, внутри? — Стенис опять смутился. — Конечно, гарнизон. Кто-то болен, кто-то ушёл, но если у нас ещё есть время...

— То, что находится внутри, и создаёт репутацию. Никто не осмелится разворошить осиное гнездо, потому что за его бумажными стенами таится ядовитое жало. Даже маленький ребёнок способен проткнуть палкой осиный форт, но даже самый смелый воин задумается, стоит ли ему это делать. Почему? Да потому, что внутри его ждут жестокие стражи границы. Поучитесь у этих насекомых, и урок пойдёт вам впрок. Наточите оружие и приготовьтесь к бою с гуннами!

— С Аттилой? Вы что-то слышали?

И действительно, что? Слухи, предупреждения и наблюдения, которыми его странный шпион-карлик делился с ним, присылая генералу клочки бумаги из лагеря Аттилы. Неужели эти сведения хоть что-то значили? Стал ли Аттила с удвоенным интересом изучать и прощупывать Запад? Правда ли, что рассерженный франк по имени Клода бежал к Аттиле и попросил поддержать его притязания на трон?

— Преврати своих людей в ос, солдат, пока ещё не слишком поздно.

— Римляне едут!

Слова вспыхнули в тёмной комнате, точно пламя.

— Армия? — спросила Илана.

— Нет, просто посольство, — сообщил ей повар.

Сердце пленницы, казалось, ушло в пятки от волнения. Она приложила руку к груди: нет, оно по-прежнему было на месте, но билось, как встревоженная птица. Наконец хоть какая-то, пусть слабая, связь с домом и родными краями. После разграбления Аксиополя и гибели отца Илана чувствовала, что её окутал туман гигантской и шумной преисподней, а иначе говоря, степной гуннской столицы с её непослушными детьми, лающими собаками, покорными женщинами, дымом, грязью и травой. Она только-только начала понимать резкий, гортанный язык варваров и привыкать к их грубым обычаям и кислой пище. Потрясение от резни в городе ещё не улеглось в её душе, оно напоминало о себе каждую минуту, словно боль в разбитом сердце. От страха за своё будущее она перестала спать и не скрывала гнетущей тоски. Скучная, однообразная работа никак не могла её отвлечь.

Илана знала, что её положение было лучше, чем у многих пленниц. Девушка стала служанкой-вышивальщицей у Суекки, одной из жён полководца и вождя племени Эдеко, захватившего её город. Это защитило её от рабства, насилия и побоев, которые приходилось выносить некоторым узницам. Привёзший её сюда гунн Скилла почтительно обходился с Иланой в пути и ясно дал понять, что намерен вскоре жениться на ней. Она сознавала, что он спас ей жизнь во время резни в Аксиополе, более того, он приносил ей разные подарки — безделушки, одежду и еду. Щедрость молодого гуннского воина обеспечила пленнице некий статус, но и усилила её смятение. Она не желала выходить замуж за гунна! Однако без его покровительства девушка была бы лишь подобием трофея, пригодного для обмена. Сперва Илана отвергала его неуклюжие попытки ухаживать за ней, а после чувствовала себя виноватой, словно она ударила надоевшую собаку. Он обижался на неё, недоумевал, но сохранял настойчивость. Скилла предупредил других мужчин, чтобы они держались от неё подальше, и она смогла с облегчением вздохнуть. Однако Илана вздохнула с ещё большим облегчением, когда он вместе с Эдеко отправился в Константинополь.

А теперь они вернулись и привезли с собой римлян, настоящих римлян. Не предателей вроде Констанция, служившего секретарём Аттилы, или стратега Энегия, считавшего себя цивилизованным, поскольку он сумел нанять инженера, выстроившего ему каменную баню, или военачальника Онегеза, также посланного на юг с Эдеко[41]. Нет, это были римляне — послы самого восточного императора, и они словно олицетворяли цивилизацию, веру и порядок.

— Ну пожалуйста, Суекка, можно нам пойти посмотреть? — взмолилась Гуэрнна, германская пленница с длинными белокурыми косами и неугомонным нравом. Любая работа, пусть даже самая лёгкая, претила её ленивой натуре.

— Я хочу взглянуть на их одежды и лошадей.

— Да что вы все такого сделали, чтобы заслужить право бить баклуши и болтать без умолку? — огрызнулась Суекка. Она частенько ворчала, но при этом отнюдь не была слишком строгой хозяйкой. — Вам хватит недоделанной вышивки до конца года. Я уж не говорю, что вы не рубите дрова и не приносите воду.

— В таком случае шитьё может и подождать! — рассудительно заметила Гуэрнна. — Вы только поглядите на Илану: она так печальна и тиха, когда делает стежки. Наверняка небольшое развлечение способно её пробудить! Вы тоже пойдите и посмотрите вместе с нами, Суекка. Может быть, Эдеко привёз подарки!

— Ничего особенного в ваших римлянах нет. Не больше чем в отаре овец, — ответила Суекка. Но всё же смягчилась. — Ладно, ступайте, поглядите на них, если вам так хочется. А я полюбуюсь на моего неотёсанного муженька, если вспомню, как он выглядит. Но не забывайте, что вы из дома Эдеко, и не пищите, точно несмышлёные цыплята. Не роняйте достоинства, присущего этому месту!

Служанки выбежали из дома, Илана была среди них. Как только она покинула деревянные владения Эдеко, туман в её сознании рассеялся. Вместе со служанками встречать римское посольство собралась целая толпа гуннов. Всем хотелось увидеть римлян, особенно после того, как у великого Аттилы уже перебывали с визитами короли, принцы, генералы и прорицатели. Когда-нибудь, безмолвно молилась Илана, здесь появится много римлян и её плену настанет конец.

Она почти сразу узнала Эдеко: он ехал во главе процессии с высоко поднятыми знамёнами из конского волоса. Гунн улыбнулся, увидев свою жену, и эта чуть заметная улыбка подчеркнула трещины на его исполосованном шрамами лице. Следовавший за ним Онегез казался не таким смуглым, однако он так легко держался в седле и ехал с таким удовольствием, что казался большим гунном, чем сами гунны. Последним проскакал прямой и гордый Скилла. Можно было подумать, что, просто посетив империю, он приобрёл новый статус. Когда Скилла устремил на Илану ликующий взгляд, она уловила в нём жажду обладания и смущённо покраснела. В отличие от многих гуннов Скилла не был уродлив, и она не сомневалась в искренности его чувств. Но молодой гунн никак не мог понять, что для неё он остался варваром, виновным в разрушении её родного города, гибели жениха, Тасио, и крахе всех надежд и мечтаний. «Всё это в прошлом, — уговаривал её Скилла. — Теперь ты станешь моей и узнаешь, что такое истинное счастье».