У Земли на макушке - Владимир Маркович Санин

— А вам не рассказывали, как он заставлял нас давиться чаем?

Эту историю я слышал несколько раз. А вдруг дополнительные подробности?

— Нет, не рассказывали.

— Дело было так…

Февраль, полярная ночь. Ребята сидели в кают-компании, пили чай и вели вечный спор о том, какую кинокартину сейчас запустить — "Берегись автомобиля" или "Тридцать три". И ту и другую смотрели уже раз по десять, а дежурный по лагерю, имевший диктаторские права, колебался.

И вдруг в кают-компанию позвонил метеоролог Георгий Кизино: под его домиком только что прошла трещина, ее ширина уже сантиметров двадцать, и она продолжает расширяться!

Все вскочили со своих мест и ринулись к дверям.

— Побежали вытаскивать оборудование! — крикнул кто-то.

— Вещи!

— Быстрее, по дороге шубу наденешь!

И в этот момент, когда разгоряченные опасностью ребята готовы были высыпать на улицу, послышался тихий голос Панова:

— Чай остынет. Садитесь за стол, будем допивать чай.

Эти слова были столь неожиданны, что все остановились.

— Какой там, к черту, чай? — не выдержал кто-то.

— Все за стол, — тем же ровным голосом повторил начальник станции. — Нужно допить чай.

И так он это сказал, что все поняли: самое главное сейчас — это допить чай. Все остальное тоже важно, но не так, как чай. Трепеща от возбуждения, ребята уселись за стол. Несколько секунд все молча давились чаем.

— Ну вот и хорошо, — поставив на стол пустую кружку, сказал Панов, — Павел Андреевич, заводите трактор и гоните его к трещине. Васильев, перебрось ближе к лагерю клипербот и аварийное оборудование, пока трещина не разошлась. Вы четверо с аварийным инструментом идите к домику, откапывайте трос и цепляйте его к трактору. Сразу же после этого будем по необходимости выносить оборудование. Всем аэрологам идти к себе — нечего устраивать у трещины толчею. Разрешаю приступить к работе.

Стихия вместо организации — самый опасный враг полярников — была предотвращена. Через пятнадцать минут домик был готов к эвакуации. Возле него остались лишь аварийная команда и начальник — трещину могло развести в любую минуту, и единственным средством борьбы с ней было угадать ее намерения. К счастью, трещина не расширилась, за ночь ее засыпало снегом, снег полили водичкой, и к утру она подмерзла. Теперь следы этой зловещей трещины непосвященный даже не различит, их почти не осталось. А рассказ о начальнике станции, который заставил людей давиться чаем в тот момент, когда по лагерю шла трещина, остался и, наверное, войдет в полярный фольклор. Потому что это и есть подлинное, без игры на публику, высшее самообладание, в котором Проявляется величие характера, то волевое решение, которое может принять только сильный, уравновешенный и сознающий высокую ответственность человек.

Если бы я сочинял роман, то в этом эпизоде усмотрел бы ключ к образу Панова. Но я пишу полярные были, а с начальником станции мне удавалось общаться значительно реже, чем хотелось — мне, разумеется, а не начальнику. Я уже говорил, что Владимир Васильевич спал лишь по нескольку часов в сутки: готовил научный отчет, сдавал дела своему преемнику Льву Валерьяновичу Булатову, утрясал разные мелочи — самые хищные расхитители времени. К тому же после первого прохладного приема, верный тактике никому не навязывать свое общество, я сам сторонился начальника. Потом мы сблизились. Началось со случайных встреч за едой, их продолжили запланированные разговоры в домике и, наконец, памятный поход на торосы.

Вначале Панов показался мне угрюмым и замкнутым; лишь позднее я понял, что это внешнее проявление огромной физической и нервной усталости, накопленной за год тяжелого дрейфа. Ему еще нет сорока, но жесткий мальчишеский чуб пробит сединой; узкие черные глаза смотрят остро и в упор, как бы вопрошая: "Что ты есть за человек?" — а широкие, твердые скулы говорят о сильном и упрямом характере. За Полярным кругом Панов провел около пятнадцати лет, повидал людей в разных ситуациях и поэтому не спешит давать характеристики тем, кого не видел в деле. По образованию Владимир Васильевич океанолог, его диссертация "Термика моря" заслужила в научных кругах высокую оценку. Он любит свою науку — творческий сплав физики, химии, математики и биологии — и уверен в ее большом будущем. В Ленинграде у него растут две девочки, младшей шесть, старшей двенадцать лет; он вспоминает о них с нежностью и как-то не может еще поверить, что недели через три их увидит.

Самый большой и интересный разговор произошел у нас при таких обстоятельствах. Панов неожиданно предложил мне пойти с ним на обход лагеря — это часа на два, вдоль торосов: посмотреть, как держатся старые трещины, не появились ли новые. Едва успел я задрать нос от такой чести, как Панов объяснил, что по инструкции на торосы никто не имеет права ходить один, а все ребята сейчас заняты. Пошли. Панов предложил мне держаться рядом — мало ли что может случиться. Я вспомнил рассказ радиста Яши Баранова и готов был даже взять начальника под руку. А история эта призошла на станции "Северный полюс-7". Туда прилетел корреспондент газеты "Труд", которому для придания очерку полярного колорита обязательно нужно было своими глазами увидеть трещину. Он уговорил начальника станции Ведерникова взять его на обход. Полярная ночь еще не кончилась, было темно. Начальник станции шел впереди, прощупывал лед фонариком, и вдруг какое-то предчувствие заставило его обернуться. Корреспондент исчез, словно растворился в воздухе. Ведерников заметался, бросился назад и наконец нащупал лучом фонарика торчащий из трещины капюшон. Ведерников ухватился за него и вытащил корреспондента, который не только своими глазами увидел, но и ощутил, что такое трещина на дрейфующей льдине.

Мы прошли мимо ближних к лагерю торосов, образовавшихся на месте трещины, из-за которой станция осталась без посадочной полосы. А вот и ее оставшийся кусок: на нем сиротливо чернели обломки АН-2, отлетавшего свое… Мы заговорили о полярных опасностях. Панов нисколько не преуменьшал постоянной угрозы, под которой находятся жизнь и спокойствие обитателей льдины, но, во его твердому убеждению, никакая профессия по обилию опасностей не может сравниться с работой полярных летчиков.

— Мы всего насмотрелись, — рассказывал Панов, — но летчиками нельзя не восхищаться. Летом произошел такой случай. Погода была неустойчивой, то ясной, то наплывал туман, а самолеты летели один за другим. Через несколько минут должен был появиться ИЛ-14 — фамилию командира называть не стоит, а то еще Марк Иванович Шевелев ему всыплет. Слышим гул моторов, но над нами — туман! Когда самолет разворачивался — пилот видел лагерь, заходил на посадку — полоса оказывалась в тумане. На