Преследование - Бренда Джойс

Он пронзил ее многозначительным взглядом.

— Что это значит?

— Это значит, что даже я сам питаю некоторые сомнения по поводу своей благонадежности. Мы оба ведь знаем, как я поступил с вами. Поэтому вы колеблетесь? Я о вас самого высокого мнения — как, впрочем, и всегда был.

И тут ей захотелось закричать: «Ты уехал, не сказав ни слова!»

Потрясенная этим внезапным возвращением былого разочарования, Амелия молча воззрилась на Гренвилла.

— Вы со своей матерью не будете ни в чем нуждаться. Вы будете жить в городе — и у вас появится возможность навещать ваших сестру и брата, когда захотите. Я совсем не жду, что вы будете вести себя как обычная экономка. Мы составим график работы, который будет учитывать все ваши потребности, — твердо сказал он. — Я не приму отказа.

И Амелия поняла, что он действительно не позволит ей отказаться. А еще она осознала, что именно стоит за его предложением — безбедная жизнь в Лондоне, где можно было не тревожиться о войне, вражеских солдатах, шпионах или наемных убийцах. Там она могла не волноваться по поводу вторжения французов. Могла не беспокоиться о том, где достать еду, что поставить на стол. Ее единственными хлопотами были бы заботы о детях.

И все-таки существовало нечто посерьезнее этих забот. Сумеет ли Амелия совладать с собственными смутными чувствами к прошлому, которое их связывало? И как быть с притяжением, возникшим между ними?

Но там мама была бы в безопасности. Да и дети Саймона нуждались в ней.

— Я вижу, что вы наконец-то заинтересовались моим предложением. — Его глаза наполнились ярким светом.

— Да, я заинтересована. Ваши дети — все трое — заинтересовали меня с момента первой встречи.

Улыбка сбежала с его лица.

— Мне это известно.

— Малышка — ваша дочь, Гренвилл. Почему вы до сих пор не дали ей имя? Вы ведь видели ее, не так ли? Как же вы могли не полюбить ее всей душой?

Саймон безмолвно смотрел на Амелию, скрестив руки на груди. Потом, наконец, произнес:

— Я действительно не люблю ее, и меня не заботит, как ее назовут.

— Вы не любите ее! Как же так?

Он глубоко вздохнул:

— Вы все равно рано или поздно узнаете правду. Девочка — не моя дочь.

Амелия вскрикнула от изумления. Так сплетня оказалась правдой? Она горячо молилась, чтобы это было не так.

— Разумеется, это неправда — вы, несомненно, не можете верить в подобное!

— Это — незаконнорожденный ребенок.

Амелия остолбенела.

— Вы не можете быть уверены… — принялась она убеждать его.

Саймон мрачно взглянул на нее:

— О, я абсолютно уверен! Она не может быть моей, Амелия. Это невозможно.

И тут Амелия начала понимать, что он имел в виду.

На лице Гренвилла отразилось глубочайшее отвращение, и он признался:

— Я не был в постели Элизабет с момента зачатия Джона.

Амелия никак не могла поверить в то, что он говорил.

Выходит, он не был в постели с собственной женой долгие годы! Амелия никак не могла отвести взгляд от его темных сверкающих глаз.

— Итак? — настойчиво спросил Гренвилл.

Амелия прошептала:

— Я согласна.

И он расплылся в довольной улыбке.

— О, мы наконец-то остановимся на вечер? — с надеждой воскликнула миссис Мердок.

Амелия держала на руках девочку и кормила ее из бутылки с соской. Она сидела рядом с матерью, лицом к гувернантке и Гарретту, в самом маленьком из трех пассажирских экипажей, направлявшихся в город. Гренвилл с сыновьями ехали в карете впереди них. Синьор Барелли, Ллойд и повар занимали другой экипаж. Их вещи следовали в двух повозках.

Они отправились в путь, едва рассвело, а теперь почти сгустилась тьма. Гренвиллу понадобилось три дня, чтобы подготовить все свое домашнее хозяйство к путешествию в Лондон; все это время Амелия старалась держаться от Сент-Джаст-Холла как можно дальше. С того момента, как она согласилась стать экономкой графа, ее душу переполняли сомнения, внутри царила полная неразбериха.

Прошлое оставалось скользкой, опасной темой, смутно маячившей между Амелией и Гренвиллом. Даже если бы Саймон стал общаться с ней исключительно формально и никогда больше не вспоминал их историю, смогла бы она сделать то же самое?

Мама, однако, была в восторге от грядущей поездки. Последние несколько дней она находилась в состоянии просветления. Амелия объяснила ей ситуацию, но та сочла, что они будут гостьями графа Сент-Джастского на весь теплый сезон.

— Он, должно быть, ухаживает за тобой, Амелия, раз направил такое приглашение! — восторженно вскричала она.

Амелия решила ничего не отвечать.

Теперь она прижимала малышку к груди и вытягивала шею, чтобы посмотреть в окно. Впереди виднелась светлая, веселенькая гостиница с белыми оштукатуренными стенами, из двух красных труб которой струился дым. Они добрались до окрестностей Бодмина, дубы здесь были огромными и зелеными, а побеленные стены гостиницы увивал плющ. Розы нависали над деревянным забором во внутреннем дворе; овцы слонялись по соседнему полю, ограниченному каменными стенами. Заходящее солнце окрасило небо розовато-лиловыми лучами. Картина представала живописная, но Амелию она не завораживала.

Она размышляла о том, что рано или поздно они с Гренвиллом окажутся наедине. Нельзя было отрицать тот факт, что подобная перспектива донельзя волновала Амелию. Ее положение в качестве его экономки казалось щекотливым и неестественным.

Если не считать краткого мгновения этим утром, она не видела Гренвилла с тех пор, как он прибыл к ней с визитом в поместье Грейстоун. За последние три дня граф прислал ей списки дел и записку, в которой уведомлял о намеченной дате их отъезда. В этом послании ни словом не упоминалось о ее новой роли, хотя Амелия ожидала, что граф проведет с ней несколько бесед об ее обязанностях. Она предположила, что по приезде в Лондон они с Гренвиллом сядут в его кабинете и обсудят все детали работы.

Этим утром, на рассвете, граф прислал в Грейстоун карету, чтобы забрать Амелию, маму и Гарретта. Они встретились с Сент-Джастом и его свитой на тракте за пределами Пензанса. Граф вышел из экипажа, но его приветствие было вежливым и формальным. Потом он скрылся в своей карете, и весь кортеж отправился в Лондон. Эта встреча потрясла и разочаровала Амелию.

Неужели она ожидала большего? Амелия вздохнула. Подобное формальное, сухое общение было бы лучшей формой отношений для них двоих.

Амелия улыбнулась миссис Мердок:

— Это был очень долгий, очень утомительный день. Думаю, никто не возражал бы против горячей еды и мягкой постели.