Ностальгия - Мюррей Бейл

— Черт меня подери!

— Разве не мило? — фыркнула Вайолет.

— Господи милосердный! Нет, ну каково! — Гэрри потряс головой.

— Прямо даже не знаю, — пробормотала Шейла. — Мы такие разные… далеки друг от друга, как два полюса.

Гэрри рассмеялся не вовсе лишенным дружелюбия смехом.

— Малая толика инцеста еще никому не вредила… э-э… Шейлочка? — сострил он, раскачиваясь взад-вперед.

Шейла, окончательно смешавшись, улыбалась как заведенная.

Леди Памела промокнула салфеткой губы.

— Это табу, так и зарубите себе на носу. И довольно шуточек. Ежели обнаруживаешь такое в родословной, черным по белому, — испытываешь настоящий шок, — призналась она. — Тут же начинаешь перепроверять — и отшатываешься, потрясенный чудовищностью содеянного. Генеалогическое древо прочитывается как роман-эпопея, местами приправленная фарсом. Если иметь перед глазами всю информацию, дело только за воображением. Воображение и любовь — вот все, что нужно. А со страниц нисходит трагедия. Когда я была помоложе, мне случалось и расплакаться. Кроме того, — добавила леди Памела, — случаи инцеста крайне затрудняют нам работу.

Откинувшись к спинке стула, склонив голову набок, она созерцала полотно. Затем выбрала кисточку поменьше и взялась за Сашу.

— Уиксы происходят — или отпадают, если угодно! — от пиктов и кельтов. Ваше наследие — это бессчетные барменши и одышливые, настойчивые трактирщики; знаю я этот типаж. Я вижу семейные черты в ваших ресницах и некоторой пухлости пальцев. Я и раньше подмечала, как вы пьете чай. Затем Уиксы смешались с ирландскими лошадниками и торфокопателями; один женился на старшей дочери Бордмена. Эдуард Бордмен — вам, возможно, известно — вписан в историю мелким шрифтом как первый из жителей Дублина, обзаведшийся велосипедом с накачиваемыми шинами. Его дочка, Джойс Бордмен, однажды вечером проехалась на велосипеде по Грейт-Брунсвик-стрит — «без рук» и с сигаретой. Будь я мужчиной, уж я бы перед этаким вольным духом не устояла! Малая толика ирландской крови — ценное достояние. Так о чем это я?

Леди Памела склонилась над бумагами, ища нужную страницу. Саша оглянулась на Вайолет. Подруга прикрывала рот ладонью.

— Как же замысловато прошлое управляет настоящим! Глубина вашего выреза нынче утром — результат неких действий и поступков несколько поколений назад, возможно как раз велосипедной эскапады Джойс Бордмен. Она стала матерью шестерых детей.

Ну вот, дошли до тысяча девятисотого года. Несколько Уиксов и по сей день живут в Родезии. Одного покалечил бешеный лев. Но ваша линия, в силу неведомых причин, сосредоточилась на острове Мэн: вот взять Патрика Фредерика Уикса, рабочего на подрезке вершин и веток. Не кто иной, как он, заключил контракт с правительством Квинсленда, добрался до места морем, едва ли не в тот же день был укушен бешеной змеей и умер…

— Тайпан — самая ядовитая из змей, — перебил Кэддок.

— А я думал…

— А еще у нас водится самый смертоносный из пауков.

— Черный воронковый паук?

— Именно.

— Здесь мы читаем разве что про ваших акул-людоедов, — чопорно проговорила леди Памела. — Должна признаться, прелюбопытные создания.

Всем разом захотелось рассказать ей о своей далекой, пустынной стране: про залитые светом бурые просторы, про сухие ветки и мелколесье, про нагретые солнцем камни и соломенного цвета траву. По протяженной, полого-волнистой кромке Австралии разливается синева, на равных расстояниях отмеченная белыми вспышками.

— Наше место не здесь. Вы этого разве не чувствуете? — поинтересовался Борелли у Норта. — Ну, то есть разве вы не замечаете, как эта страна мнет и увечит наши лица и руки? И я отнюдь не про климат. Мы здесь чужие. Здесь наш удел — безнадежность и обреченность.

— Среднестатистический австралиец даже кенгуру никогда не видел, — отозвался Норт.

— Какое красивое слово… — подхватила леди Памела. — Ну разве не прелесть?

— Туземное, — сообщил Кэддок.

Леди Памела разом собралась с мыслями. И обернулась к Джеральду. Он беспокойно заерзал.

— Стало быть, вы — Уайтхед? Забавно… — Она вновь уткнулась в свои бумаги. — Что ж, тогда вы, похоже, последний.

Джеральд переводил взгляд с пола на потолок и обратно.

— Вы, Джеральд Уайтхед, ведете свое происхождение от молчаливых каменщиков, адептов древнего искусства — вырезания горгулий. Что до горгульевой стороны, тут с доказательствами туго. Речь идет о Йоркшире шестнадцатого века. В толк не могу взять, с какой стати мастера столь блестящие остались безымянными. Один из двоюродных братьев был епископом чего-то там. Вывод сам напрашивается.

Вот откуда его наследственные красные уши и кустистые брови. Жесткие волосы Джеральда тронула седина; здесь, в тесной комнатушке английского коттеджа внезапно показалось, будто голова его припорошена каменным крошевом.

— Работа у вас непыльная, хотя, сдается мне, ногти по-прежнему широкие. В ту пору, надо отметить, эти ваши каменщики еще не звались Уайтхедами, отнюдь. Это были Бредины и Раунтри. Нежданно-негаданно, в силу неведомых причин, оба семейства породили целую ораву миссионеров и монахинь-сиделок. Они послушно разъезжались по свету нести слово Божие цветным обитателям Китая и Африки… и в наши колонии тоже.

— А мы ведь были в Африке — каких-то несколько недель назад, — вклинилась Саша.

Старушка помолчала, отложила кисть.

— Водопад Виктория!

При этой мысли глаза ее затуманились.

Джеральду пришлось откашляться.

— Так или иначе, в числе Раунтри, спасавших души в Китае, была юная Мэри — еще одна Христова невеста, надо думать. И тут приключился атавистический выверт: где-то около тысяча восемьсот девяностого, за пределами Гуандуна, она заболела лейкозом — страшное дело! Бедная девушка. Вы только представьте себе! Наверное, она думала, что отмечена Господом. В этом уязвимом состоянии она уступила исканиям пятидесятилетнего владельца чайной плантации. Звали его Уайтхедом. Забавная ирония судьбы, не так ли?

— Я и понятия ни о чем таком не имел, — признался Джеральд.

— Двое их сыновей получили образование в Англии. Гарольд, как мне удалось выяснить, славился в Оксфорде своей коллекцией экслибрисов и старинных Библий. Второй юный Уайтхед женился на родственнице Джона Хантера. Помните, был такой человек в восемнадцатом веке, хотел, чтобы его заморозили заживо и оттаивали раз в сто лет?

Даже Джеральд не сдержал смеха.

— Это тоже мой предок? — с интересом полюбопытствовал он.

— Ради всего святого, мы бы тебе и так сказали! — завопил Гэрри.

Но Джеральд слушал не его, а леди Памелу.

— Нет, вы ведете происхождение от Гарольда. После Оксфорда он работал на очень хорошей мармеладной фабрике, а потом — в крупной чайной компании. В начале тысяча девятисотых его послали в Австралию главным дегустатором. С тех пор Уайтхеды и пустили корни в стране антиподов. Сейчас их, должно быть, изрядное количество.