Сиблаг НКВД. Последние письма пастора Вагнера. Личный опыт поиска репрессированных - Александр Владимирович Макеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вас Ваш любящий супруг и отец.
1937 год. Яя
Душевное состояние Вольдемара ухудшается. Письма становятся длинными, в них много размышлений о жизни. Видно, как человек глубоко погружен в себя, пытается понять смысл произошедшего с ним несчастья и вынести из него какие-то уроки. «Я уже настолько привык к заключению, что меня ограда лагеря ничуть больше не смущает, меня будто не тянет больше на волю. Это верно. Привыкаешь. Когда я ехал из Суслова сюда, я сидел на вокзале, видя вокруг меня вольных людей. Чувствовал, что эти люди имеют дела, цель. Но меня не тянуло почему-то. Заходишь теперь в тюрьму, в барак как в отцовский дом. Но при заходе солнца я иногда стою и смотрю на закат солнца с болью в душе, ибо я смотрю в сторону, где за 4000 км живут мои самые дорогие люди, там живут те, которые меня заброшенного сюда так сердечно вспоминают».
22 января 1937 года
Вольдемар – Фриде
Написано по-немецки
Домовладельцы по-прежнему захаживают?
Моя дорогая Фридочка!
Сначала давай проясним один спорный вопрос: мы будем писать «Фрида» с е или без е (речь идет о немецком написании имени Frida – А. М.)? В словаре, я знаю, написано Фрида без е. Поэтому я пишу без е. Посмотри в словаре «Duden», а потом напиши мне, как правильно. Вообще почаще бери в руки «Duden», он помогает. Купи себе еще и русский орфографический словарь. Если ты не уверена в каком-то слове – проверь по словарю.
Итак, праздники, твои каникулы уже позади. Теперь снова к делу со свежими силами! Твоими оценками я вполне доволен, особенно по математике. Что значит: рисование 5–2 = 3 = пос.
С физкультурой, видно, тоже не все так гладко?
Твоей оценкой по музыке я тоже вполне доволен. Уже радуюсь тому, что когда-нибудь услышу, как ты играешь. Ты помогаешь Гильдочке и Изочке? Скоро у вас будет снег и холод, тогда вам нужно каждый день кататься на лыжах хотя бы по полчаса. Тогда учеба пойдет еще лучше. В общем, я из-за вас могу только порадоваться. Все будет хорошо. Только продолжайте работать, идти вперед. Вам сейчас даны все возможности. Ты находишь дорогу в Ленинграде? Только будь внимательна! Если опять будешь недалеко от тети Густе, зайди к ней от моего имени и скажи: папа передает сердечный привет. У тебя есть товарищи?
Теперь немного о Фредиге. Что вообще значит это имя? Я бы назвал его Фидибус. Ты его, конечно, срисовала посредств., и я боюсь, что я получил неверное представление о нем: лисья голова и лисий хвост, без передних лап. Ты снабдила картину трогательной подписью: «Фредиг в свои юные годы». Разве этот шалопай так уж юн? Я смотрю на его изображение: тело, покрытое ранами, без передних лап, и я предложил бы такую подпись: Фредиг после кровавой битвы.
Мурка стоит под ним на двух лапах. Мурка – это ведь кошка, не так ли? Откуда она? Она ловит мышей? У Фредига хорошее чутье? Вы хотите научить Фредига сидеть? Ах, наш умный мопс отлично это умел. Фредиг и Мурка хорошо ладят?
Я желаю тебе всего хорошего, больших успехов, моя любимая доченька. Пиши, я отвечу на все твои письма.
Спасибо за твои прекрасные подарки (лакомства, украшения). Я тебя в этом году не смог ничем порадовать. Теперь я все-таки надеюсь.
Целую тебя от всего сердца. Твой папа.
25 января 1937 года, Яя
Вольдемар – Паулине
Моя миленькая дорогая жена!
Начинаю писать это письмо в тот момент, когда выкрикивают полученные письма. Слежу, не услышу ли я «Вагнер». Пока нет. Но писать надо, поскольку мне нужно торопиться на работу. Итак, письма мне нет. Пишу по-русски. Иногда хочется писать по-русски. Ведь почти 2 года как говорю исключительно по-русски. В этом смысле обрусел. Тебе, наверное, тоже больше сейчас привыкнется говорить по-русски. Это неплохо. Судя по письмам, ты владеешь хорошо немецким языком. Русский язык легче. В общем мне кажется, что у тебя есть возможность для этого развития. Также и дети. Я этому очень рад, хотя бы Вы имеете эту возможность.
Я задаю себе вопрос: о чем же сегодня писать? Я пишу так часто, что невольно возникает этот вопрос. Если бы моя жизнь была бы разнообразнее, это было бы проще. Но моя жизнь очень монотонна. Твои письма для меня струи свежего воздуха. Поэтому я их так жду. У нас стоит очень приятная зимняя погода: не холодно, больших морозов еще не было, я пока ни разу не мерз. А дело идет к весне: солнце уже веселее сияет, заглядывает украдчиво через окно в наш барак и более счастливых ласкает своими лучами. Дни прибавились. Но все это не может обрадовать меня. Для моего положения, как заключенный, мне больше подходит облачное небо, мрак, туман. Здесь гармония, там – при солнце, при свете, где чувствуется дыхание воли, счастья – благополучия – там создается дисгармония к тому положению, в котором находится человек, отстраненный от жизни, от своей дорогой жены, от своих миленьких детей, которые со вздохом начинают и заканчивают день, чья жизнь так тяжело отравлена.
Собственно говоря, я уже настолько привык к заключению, что меня ограда лагеря ничуть больше не смущает, меня будто не тянет больше на волю. Это верно. Привыкаешь. Когда я ехал из Суслова сюда, я сидел на вокзале, видя вокруг меня вольных людей. Чувствовал, что эти люди имеют дела, цель. Но меня не тянуло почему-то. Заходишь теперь в тюрьму, в барак как в отцовский дом. Но при заходе солнца я иногда стою и смотрю на закат солнца с болью в душе, ибо я смотрю в сторону, где за 4000 км живут мои самые дорогие люди, там живут те, которые меня заброшенного сюда так сердечно вспоминают. Я смотрю на окрашенные заходящим солнцем алым цветом облака и вспоминаю Шиллера: «[нрзб] Wolken». Или: «Nach der [нрзб] Stolle [нрзб] Herz».
Надеюсь, что придет