Камень. Книга 11 - Станислав Николаевич Минин

как я понял, высокопоставленные священнослужители отказали просителям, с огромным трудом обуздав в себе грех мздоимства.

— Точно скоро отпустите? — улыбался он, глядя на императора. — А то у меня там внучка тоже сидит, да и брат со своими сообщениями надоел.

— Скоро-скоро, — кивал мой царственный дед. — Только вот мы с Машенькой выступим перед молодежью в прямом эфире, и сразу всех по домам отпустят.

— Вы с Машенькой выступите? — Патриарх перевел взгляд на императрицу, сидевшую рядом с супругом. — Отрадно слышать сие! Уверен, после вашего совместного увещевания многие оступившиеся отроки возьмутся за ум.

Императрица кивнула с довольным видом, а император не удержался от улыбки:

— Они и после отделения полиции за ум должны взяться, а уж когда Машенька предстанет перед оступившейся молодежью с присущими ей тактом и даром убеждения…

Само вручение кредитки прошло без особого пафоса: я просто протянул Святославу карточку и пояснил:

— Ваше святейшество, нам тут удалось немного денежек заработать, и мы решили десятину вам отдать на развитие православия в Европе.

— Сколько здесь? — изогнул бровь Святослав, вертя в руках кредитку.

— Сто миллионов в рублях.

— Хорошая сумма, — кивнул он. — Надеюсь, не последняя, Алексей. В качестве благодарности хочу озвучить заезженную, но правдивую фразу: да не оскудеет рука дающего! Спасибо!

Я, несколько обалдев от такой сдержанной реакции патриарха, задумался: это какими суммами надо постоянно оперировать, чтобы с таким видом сто лямов нажить на ровном месте, да еще и фактически потребовать продления финансирования!

Видимо, мои мысли отразились на лице, и отец, к которому я вернулся после «торжественного вручения» патриарху бабла, с улыбкой заметил:

— А чего ты ждал, Лешка, что Святослав тебя троекратно расцелует за этот подарок? Нет, он давно уже привык к подобным пожертвованиям и воспринимает их как должное. Так что учитывай в дальнейшем эту разницу в восприятии.

— Постараюсь, — кивнул я.

***

Среди молодежи, ожидавшей своей участи в отделениях полиции, к девяти часам вечера царило полное уныние — стены и решетки «казенного дома» угнетающе действовали на молодых аристократов. Не добавляло веселья и нахождение среди задержанных представителей рода Романовых, которых старшие родичи совсем не спешили вызволять из узилища. Все эти факторы в совокупности привели к тому, что некоторые девочки-подростки четырнадцати и пятнадцати лет с еще неустойчивой психикой начинали истерить, и молодым людям постарше приходилось их успокаивать.

Что касалось условий содержания, то они были далеки от комфортных — в «обезьянник», рассчитанный на максимум двадцать сидячих мест, «злобные сатрапы» набили по пятьдесят и больше малолетних аристократов. О питании речь не шла вообще, а вот водой снабжали без ограничений. В туалет выводили по одному и в сопровождении пары «космонавтов», эти же «космонавты» и следили за порядком в «обезьяннике», запрещая особенно громкие разговоры.

Все гаджеты, естественно, у задержанных изъяли еще перед загрузкой в автозаки, так что связь с внешним миром и любимыми родичами отсутствовала. Но не это было самым страшным, — как «по секрету» признались «детишкам» добрые сотрудники дежурной части, сейчас всех их держат по обычной хулиганке, но на самом верху решается вопрос о переквалификации деяний на «организацию и участие в массовых протестах» и «применение стихий в городе». Молодежь после таких «признаний» окончательно загрустила — все прекрасно знали еще с детства, что условных сроков по «применению стихии» не предусмотрено, а наказание начинается от реальной десятки на каторге и вплоть до высшей меры. Успокаивало одно — заводилами в «делюге» выступали Варя с Машей Романовы, значит, можно было рассчитывать на «амнистюху» со стороны правящего рода.

Появление около девяти часов вечера в отделениях полиции хмурых «черных» — сотрудников Тайной канцелярии — напрягло не только малолетних сидельцев, но и самих полицейских. Канцелярские, однако, на эту реакцию привычно не обращали внимания, а занимались одним им понятными манипуляциями: протянули от ближайшей розетки удлинительный шнур, установили на металлическую подставку плазменную панель с прикрепленной сверху камерой и занялись настройкой оборудования. В результате через пять минут на заключенных смотрел тот, кем пугали в детстве многих из присутствующих молодых людей, — Пафнутьев Виталий Борисович.

— Проверка связи, — сухим, безэмоциональным тоном произнес он. — Раз-раз! Как меня слышно и видно?

— Это первый! Слышим и видим хорошо.

— Это второй! Слышим и видим хорошо…

Пафнутьев исчез, а экран разделился на шесть маленьких, в которых малолетние задержанные увидели своих собратьев и сосестер «по опасному бизнесу», содержавшихся в других отделах полиции. На продолжавшуюся перекличку грозных канцелярских никто уже не обращал никакого внимания — малолетние сидельцы дружно облепили решетки обезьянников, заорали и, задыхаясь от появившегося чувства единения, стали махать руками в глазок объектива и строить различные гримасы. Вакханалия длилась больше пяти минут, после чего на экране опять возник Пафнутьев, который не стал размениваться по мелочам и равнодушно заявил:

— Сейчас прикажу слезоточивый газ пустить, а если и это не поможет, особо отличившиеся поедут на экскурсию в Бутырскую тюрьму.

Порядок восстановился мгновенно, и глава Тайной канцелярии продолжил:

— Слушаем меня внимательно и запоминаем! Сейчас мои сотрудники устанавливают связь с Монако, где, как вы все должны знать, находятся с государственным визитом император и императрица Российской империи. Их императорские величества, конечно же, в курсе происходящего на родине и пожелали лично высказать вам свои претензии и решить, что делать с вами дальше. Сейчас же ждем соединения с Монако и помним, что связь предполагается двухсторонняя, государь с государыней тоже будут видеть вас и слышать, поэтому проявляем уважение, молча внимаем и запоминаем, а свой рот раскрываем только тогда, когда или если вас об этом просят высочайшие особы. Всем все понятно?

— Да… Понятно…

— Все, ждем…

Императорская чета появилась на экране минуты через три, и Мария Федоровна, обращаясь к кому-то, стоящему от нее сбоку, спросила:

— Аннушка, можно говорить?

— Да, государыня, вы на связи.

Императрица кивнула и обратилась уже в камеру:

— Виталий Борисович, вы нас видите?

— Видим и слышим, ваше императорское величество. Как мне подсказывают, все шесть отделений полиции на связи.

— Спасибо, Виталий Борисович! Вот теперь и мы вас видим. — Мария Федоровна кивнула и указала наманикюренным пальчиком куда-то вниз, поморщилась и обратилась к супругу: — Государь, погляди на это позорище — будущее нашей любимой империи в полном составе сидит, как обезьяны, по клеткам!

— И не говори, дорогая… — хмуро бросил император. — Позорище — самое подходящее слово.

— И ладно, что дети по недоумию своему бунт устроили, — продолжала морщиться Мария Федоровна, — так нет — совершеннолетние тоже в бузе самое активное участие приняли!

— Гм…

— Самое же обидное лично для нас с тобой то, государь, что во главе бузы,