Измена. Ты будешь моей - Алиса Коршунова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Собственническим жестом притягиваю Милку вплотную к груди для поцелуя, ожидаемо выстреливаю в презерватив. Мое имя вновь срывается с ее развратного язычка и привлекательных губ. Оно пробегает по моему телу жаркой волной и вызывает неописуемо прекрасное чувство полного единения. Чувства без названия, которое почему-то так правильно заполняет все мои пустоты внутри.
Я обнимаю Камилушку и перекатываюсь с ней на бок. Ее грудь продолжает вздыматься от тяжелого дыхания. Милка поднимает на меня глаза и… Черт возьми… Эта женщина. Короче, я до сих пор не знаю, когда смогу ей насытиться. Просто понятия не имею. И это порой напрягает. Вдохнув полной грудью, Милуша прижимается разрумянившейся щечкой к моей груди.
— Это было…
— Да, черт возьми, — соглашаюсь я, тоже все еще тяжело дыша, а Камилушка в этот момент привычно посмеивается, реагируя на мою оправданную нетерпимость и уверенность в себе.
Она продолжала лежать рядом со мной на животе. И я не стал сдерживать счастливую улыбку. Просто, следуя внутреннему порыву, поцеловал ее в плечо. Слишком сильно уж мне удалось соскучиться по своей девочке. Когда я представлял нашу встречу и начало разговора, то не позволял себе даже мечтать о подобном развитии событий.
Но все — таки, к моему счастью, наше взаимное притяжение оказалось сильнее любых доводов рассудка. Впрочем, сегодня я в очередной раз убедился, что место Милуши рядом со мной. Отлично помню, как же плохо и тоскливо было временами без нее.
Конечно, Камилла лежала и уже привычно не спрашивала ни о чем, не помышляла выдвигать какие-то рамки или определенные требования. Вот только сейчас я все так же, как и по дороге к ней, четко понимаю, что просто необременительного секса с Милкой мне уже мало. Я увяз в ней, как пчела в сиропе. Да и не хочется мне больше возвращаться к тому, что было. Нет. Мила была нужна мне вся — от макушки до пят. Со своими привычками, проблемами, заморочками. Навсегда.
И мои чувства к ней… Они безусловно сокрушительные, но искренние. Моя девочка настолько притягательная, что я почти все время испытываю к ней непреодолимое влечение. Милку я забыть никак не могу. Пробовал, но не получается. Она оказалась неожиданно чувственной девочкой. Вернее говоря, моей любимой и самой настоящей женщиной, которая разрушила все барьеры и стены, которые я возводил, годами строил, чтобы защитить свое сердце. Влечение к ней такое сильное, оно не проходит, хотя я неоднократно пытался похоронить его.
Я бы смог жить без Камилушки. Но рядом с ней чувствую себя новой полноценной версией, которой мне по-человечески не хватало все это время. Если меня чему и научили годы службы и командировки в горячие точки, так это тому, что жизнь порой слишком коротка, и ни у одного из нас нет никаких гарантий. Но, к счастью, есть вторые шансы. Кто знает, кто знает? Быть может Милка доверится мне вновь?..
А, следовательно, поговорить нам необходимо. И начинать разговор придется именно мне. Потому что Камилла промолчит. Она не напомнит о моем звонке. Да и просто вопрос, зачем я здесь, не задаст. Для нее все слишком однозначно.
Я нервничал, пытался сформулировать что — то, а закончил тем, что просто выдохнул:
— Камилла, почему ты ничего никогда мне не рассказывала?
Она едва заметно напряглась. На несколько секунд призадумалась, как я понимаю. Хорошее настроение с ее лица как ветром сдуло. У нее появился покерфейс, будто и не было совсем на девичьем лице щедрых эмоций страсти и радости относительно недавно, за несколько мгновений до моего вопроса. Милуша повернулась лицом ко мне.
— О чем ты, Макс? — голос был, как и обычно, преимущественно спокоен.
— Ярик, он… Твой Ярослав сегодня разговорился о…, — я мысленно подбирал вариант, который позволил бы как можно безболезненнее все обобщить. Не хотелось бы сейчас давить на ее болевые точки, — … о прошлом. Я все знаю.
Взгляд Камиллы прошелся по моему лицу. Она села и, подтянув к себе простынь, прикрылась ею, чего никогда раньше не делала в моем присутствии. Потом посмотрела на меня в упор.
— А ты хотел что — то обо мне знать? Хоть когда — нибудь? Я вот не могу припомнить, чтобы ты хоть раз спросил, чем же я так расстроена, — Камилла встала с кровати и, закрепив простынь на себе, потянулась за сигаретами и зажигалкой. Она села на широкий подоконник и, закурив, стала наблюдать за чем — то в окно.
— Ты могла сама рассказать мне! — обвинил ее, решив пойти ва — банк.
— А зачем, Максим? — Камилла повернулась и посмотрела на меня. — Зачем мне перекладывать свои заботы на плечи человека, который ко мне равнодушен?
— Я не равнодушен, — уже совсем тихо проговорил я, не находя нужных слов, не сумев почему-то мгновенно подобрать и словесно выразить их.
— Правда, что ли? — хмыкнула Мила, еще больше сбивая меня с нужного настроя и вводя в ступор. — А в чем, интересно знать, это твое неравнодушие выражалось? — она сделала язвительный акцент на “не”, вскинув брови.
Не дождавшись ответа, продолжила свою тираду:
— В том, что ты не интересовался мной?! В том, что сбегал от меня, едва придя в себя после командировки?! Или, может быть, я должна была понять это в тот момент, когда впервые увидела, как ты в ресторане целуешь другую женщину?!
Она смотрела на меня убийственным взглядом, но в глазах на секунды плеснулась боль.
Она вспоминала…
И я тоже вспоминал…
32. Максим
Совмещать работу и встречи со мной у Милы получалось не всегда. И нередко наши рандеву срывались в последний момент. В ту пятницу она опять была занята. А я, замотавшись на службе, предложил перенести свидание на следующий вечер. И даже не вспомнил о том, что впереди выходные. Уж очень сильно хотелось с ней встретиться. Однако ответ Камиллы оказался для меня абсолютной неожиданностью.
— Завтра же суббота! Я дочке обещала, что мы в парк развлечений вместе сходим. Если хочешь, то можешь пойти с нами.
Я отказался. Не сразу. Сначала я растерянно подышал в трубку. И лишь потом ответил:
— Да нет, спасибо. Я лучше понедельника подожду.
— Ладно. Тогда встретимся на следующей неделе.
Я же, отключившись, недовольно прищурился. Ну вот! Что и требовалось доказать! И Милка туда же. Я только — только по — настоящему расслабился. А она