В изгнании - Феликс Феликсович Юсупов

слабый, внушаемый человек. Когда спустя три года, охваченный угрызениями совести, он явился к нам умолять о прощении за причиненное им зло, то не открыл мне ничего нового, рассказав, что в этой печальной афере он являлся лишь простым орудием.

Ирина, удрученная столькими тревогами, ужасно похудела и была на грани нервного срыва. Меня терзало сознание собственной вины, я считал себя отчасти виноватым в случившемся. К тому же меня глубоко огорчало предательство человека, которому я всецело доверял. Это случалось не в первый и не в последний раз, но подозрительность не в моем характере и не в моих принципах. Она может несправедливо ранить честных людей, а прочих сделать более изощренными в их махинациях. Я априори доверяю людям и, несмотря на многие разочарования, остаюсь верен этому моему принципу.

Прежде всего мне надо было найти кого-нибудь взамен Яковлева и навести порядок в делах. Я знал одного русского, Аркадия Полунина, о котором генерал Врангель говорил мне, что это человек проверенной честности и очень сметливый в делах. Ему-то я и поручил распутать наш хаос. Прежде всего он попытался раскрыть тайну отсылки меня в Испанию. Благодаря его связям в политических кругах это оказалось делом нескольких дней. Расследование показало, что мое имя никогда не было связано с делом о фальшивых венгерских бумагах, и министр внутренних дел вовсе не посылал секретаря к той особе. Она явилась ко мне сама по себе. По-видимому, эта история была целиком задумана для того, чтобы удалить меня из Парижа и тем облегчить наше окончательное разорение.

Иметь толкового поверенного – еще полдела. Оставалось найти деньги, необходимые, чтобы закрыть платежи и спасти заложенные драгоценности. Богатейший грек Ваглиано как-то сказал мне, что в случае затруднений я всегда могу обращаться к нему. Полный уверенности в успехе, я позвонил в дверь его особняка на авеню дю Буа. Но именно в тот момент, когда я считал себя уже выпутавшимся из моих неурядиц, привратник сообщил мне: «Господин Ваглиано позавчера умер.»

Благодаря Полунину мы могли еще кое-как держаться. Он буквально из кожи вон лез, чтобы спасти положение, казавшееся совершенно безнадежным. Но именно в такие моменты приходит спасение, тем или иным образом. Так и случилось в один прекрасный день в нашем ателье «Ирфе». Близился конец месяца. Нам предстояло выплатить большие суммы, а в кассе ни гроша. В то утро я пришел на улицу Дюфо с пустыми карманами, но, как всегда, полный надежд. В одиннадцать часов в бюро буквально влетела наша дорогая подруга миссис Вандербильт. Накануне она приехала из Нью-Йорка и первым делом отправилась в «Ирфе». Почувствовав атмосферу катастрофы, она тут же допросила директрису, и мадам Бартон изложила ей нашу плачевную ситуацию. «Феликс, – воскликнула она, – почему вы не написали мне? Что вам стоило?» Достав чековую книжку, она вырвала листок и написала на нем сумму, которую я назвал.

Мадам Хуби, будучи в курсе наших трудностей, предложила купить у нас дом в Булони, оставив в нашем распоряжении павильон, где находился театр. Мы не могли не понимать грядущих многочисленных неудобств от такого сожительства. Перспектива иметь Биби все время рядом и подвергаться ее дружескому деспотизму далеко не влекла нас, но положение было таково, что ничего другого нам не оставалось. Это решение, продиктованное разумом, повлекло за собой отъезд наших многочисленных жильцов. Все выказали понимание и добрую волю, и дом быстро опустел. Итак, чета Хуби расположилась в большом доме, а мы в павильоне, в комнатах над театром.

* * *

В то время, когда мы оказались перед лицом стольких финансовых сложностей, мне написал один житель Вены, выдававший себя за носителя божественного начала, и предложил свои услуги.

Не в первый раз приходилось мне получать письма подобного рода. Люди, занимавшиеся оккультными науками, усматривали в событиях моей прошедшей жизни дурное влияние неких потусторонних сил. Это негативное влияние могло преследовать меня и в настоящем. Мои доброхоты считали нужным побороть его и предлагали мне свое покровительство. До сих пор ни одно из подобных писем не представляло для меня никакого интереса. По сути, на них не надо было и отвечать. На этот раз все выглядело иначе. Очень точный и верный анализ моего характера, сделанный этим незнакомцем, и особенно потрясающие подробности о некоторых обстоятельствах моей жизни, которые, я был уверен в этом, были известны мне одному, удивили и заинтересовали меня. Я ответил ему, что охотно встречусь с ним, когда он приедет в Париж.

Спустя немного времени он известил меня о своем приезде. Назначив ему свидание, я увидел представшее передо мной скелетообразное существо со странно блестящими глазами на бескровном лице. Он носил глухие черные одежды, подчеркивавшие его мертвенность, и опирался на длинную эбеновую трость с серебряной рукоятью, изогнутую, как епископский посох. В нем было что-то от священнослужителя и одновременно что-то дьявольское. Он внушал мне отвращение и в то же время весьма заинтересовал, и я пригласил его обедать в Булонь.

Водка, которую я ему предложил и которую он особенно отличил, быстро заставила его утратить всякую сдержанность. Обратившись поочередно к присутствующим, он завел с ними самые нескромные разговоры. Они касались вещей, которые каждый, несомненно, предпочел бы держать в секрете. «Ваша жена обманывает вас с французским офицером, который является отцом вашего ребенка», – сказал он одному из наших друзей. А моему несчастному слуге, который ни о чем его не спрашивал, он сообщил, что тот заразился сифилисом. Окончив свой экстравагантный сеанс, он разразился слезами и наконец покинул нас, перецеловав всем руки и осенив своим благословением.

Отъезд этого ясновидящего не сразу развеял болезненное впечатление от его появления, и все мы остались с каким-то неприятным чувством. Ирина сразу и окончательно его невзлюбила.

Тем временем мадам Хуби, интересовавшаяся всем, что у нас происходило, узнала и об этом визите и решительно настаивала, чтобы я привел этого венского мага к ней. Поскольку он не менее решительно отказывался, она попросила проводить ее к нему, и я имел неосторожность согласиться. Остановив машину перед отелем, где он жил, Биби послала меня, чтобы я уговорил его спуститься или хотя бы подойти к окну и поговорить с ней. Но когда после долгих уговоров он появился в окне, то был встречен градом такой ругани, какой, конечно, не слыхал никогда. Среди всех страшных и обидных имен «гнида» и «венский шницель» были самыми безобидными. Стали останавливаться прохожие, и вскоре перед отелем собралась любопытствующая, веселая толпа. Всеми способами я старался успокоить и увезти Биби. Что касается нашего оракула, то