Эм + Эш. Книга 2 - Елена Алексеевна Шолохова

обслуживал их столик. Прождав ещё минут двадцать, он забеспокоился, что Эмилии вообще нет. Мало ли что случилось — заболела и не вышла или возникли какие-нибудь неотложные дела и подменилась. Да что угодно могло быть. В большинстве окон погас свет, словно подтверждая его опасения.

Когда уж он совсем отчаялся, вдруг появилась она. Так долго он её ждал, так долго тут высматривал, а всё равно вздрогнул, задохнулся от неожиданности. Она стояла в кругу света и что-то искала в сумочке. В приталенном плаще по колено она казалась совсем худенькой. Как жаль, что не видно её глаз и губ. Вот она закрыла сумочку, оправила плащ. Ещё секунда и она уйдёт.

Шаламов неосознанно, будто его влекла неведомая и непреодолимая сила, пошёл на свет, прямо к ней. Она встрепенулась, заслышав в темноте чьи-то шаги, а потом увидела его…

Глаза её расширились и казались сейчас огромными и тёмными. И столько всего в них плескалось! Потрясение, страх, боль и что-то такое щемящее, отчего спазмом перехватило горло. Он медленно приблизился. Ещё шаг, другой и вот она, близко, руку протяни и можно коснуться её волос, её лица. Но он остановился, точно его вдруг сковало оцепенение. Зато внутри, где-то в самой сердцевине толчками нарастало странное, ни на что не похожее чувство, в котором переплелись тоска и страсть, восторг и влечение, отчаяние и невыносимая мука. А всё вместе это казалось диким, мощным ураганом, который вот-вот разнесёт любые преграды в пыль и вырвется на волю.

И разнёс, и вырвался: Шаламов, шумно, прерывисто выдохнув, стремительно шагнул к ней. Прижал к себе крепко-крепко, уткнулся носом, губами в волосы и, сомкнув веки, вдохнул знакомый запах. Она, сначала напряжённая до предела, в его объятьях постепенно расслабилась, и теперь ему казалось, будто они слились в одно целое. Это дарило какое-то необъяснимое блаженное умиротворение — прямо целительный бальзам на изболевшуюся душу.

Сколько бы они ещё вот так простояли — неизвестно, может, и всю ночь, но неожиданно рядом кто-то кашлянул. Нехотя, с трудом он вынырнул из своего дурмана и расцепил руки.

— Эмилия, такси тебя уже сорок минут ждёт. Долго ты ещё будешь…

Управляющий старался на него не смотреть, но было ясно — узнал. Только теперь он не расшаркивался и не лебезил, как в пятницу.

«Скотина», — вслух подумал Шаламов, вспомнив про навязанный долг.

— Что, простите? — повернулся к нему Пётр Аркадьевич.

— Ничего. Я сам её довезу.

— Но такси…

Шаламов взял Эмилию за руку и повёл за собой вглубь двора, к гаражам, где оставил байк.

— На вот, надевай.

Невольно отметил, что это самое первое слово, что он сказал ей за минувшие четыре с лишним года. Какое-то оно будничное, словно вчера расстались.

— Что это? Куда мы?

— Это шлем. А куда — ты мне говори.

— Мотоцикл? Твой? — разглядела она в темноте силуэт его эндуро.

— Не боишься? Так куда едем? — Шаламов с удивлением отметил, что его переполняет какая-то щенячья, слишком уж импульсивная радость.

— Я далеко живу, в Марково.

Марково и впрямь не ближний свет, но что ему какие-то двадцать пять километров, когда рядом, тесно прижавшись к спине и крепко обхватив его руками, сидела она. Его Эм. Его безумие, его наваждение. Вот так, с ней он согласился бы ехать сколько угодно долго.

Район ему был незнаком, и время от времени приходилось останавливаться и спрашивать у неё дорогу. Немного попетляв по дворам, они подкатили к нужной пятиэтажке.

«И что теперь?» — лихорадочно думал он, когда она вернула ему шлем. — «Она просто уйдёт, а я просто уеду?».

Сердце, будто в панике, снова начало заходиться, остервенело толкаясь в рёбра. Эм пока не уходила, но и не звала к себе. А какой у неё был взгляд! Будто она с ним прощалась навсегда и хотела вволю насмотреться.

Чёрт, он даже не знает, одна ли она живёт или с кем-то? Вдруг у неё кто-то завёлся? По идее, она вполне могла бы даже и замуж выйти. Не дай бог, конечно!

— На каком ты этаже живёшь? — спросил он первое, что пришло на ум, не зная, как ещё её задержать.

— Вон мои окна, — она подняла голову, — на четвёртом этаже.

Тёмные окна выглядели неприятно, как пустые глазницы, но в этой ситуации как раз обнадёживали: «Если бы она жила с кем-то, её бы ждали. Горел бы свет…». И всё равно спросил почти со страхом:

— Ты одна живёшь?

— Одна.

Кажется, в тот момент всё и решилось. Как-то само собой, без лишних слов, без колебаний и сомнений. Почему-то это её «одна» прозвучало для него как дозволение, а то и как призыв, которому противиться он бы не смог, даже если б хотел.

Оставив мотоцикл, он медленно двинулся к ней. Эм не отступала, только смотрела на него во все глаза. Не отстранилась, когда он обнял и притянул к себе, когда склонил голову и коснулся лёгким, почти невесомым поцелуем прохладной кожи, тотчас почувствовав её трепет, когда нашёл эти желанные губы и впился с таким жаром и нетерпением, будто иначе попросту погибнет. И оторвался спустя долгий-долгий миг и то лишь потому, что начал задыхаться от избытка чувств.

Пока поднимались на четвёртый этаж, на каждой площадке, на каждом пролёте он ловил её, сжимал в объятьях, снова и снова целуя. В груди жгло нестерпимо. Горячая кровь стучала в ушах, в висках, внизу живота.

Она едва успела включить свет, скинуть туфли и закрыть дверь на ключ, как он вновь жадно приник к её губам и буквально вжал Эм в стену, придавил собой. Целовал её с таким исступлением, что, кажется, даже прикусил слегка. Во рту появился лёгкий привкус крови. А почувствовав, что Эм и сама отвечает на его поцелуй с пылом, вовсе потерял рассудок. Возбуждение было настолько сильным, что в паху болезненно пульсировало.

Как, когда они успели наполовину высвободиться из одежды, он даже не уловил. Эти детали как будто пролетели мимо. Зато ощущения врезались в память с поразительной чёткостью. Вкус её губ, запах волос, мягкая, упругая грудь, полувсхлип-полувздох, когда он тронул её там. Эм выгнулась навстречу, и не в силах больше держаться он приподнял её за бёдра и нетерпеливо вошёл. И минуты не прошло, как его накрыл оглушительный, до боли яркий оргазм.

В ванной он, взглянув на себя в зеркало, отметил, что совершенно неузнаваем: какой-то абсолютно одержимый вид, дикие, горящие глаза, неестественно красные губы. Натуральный безумец, причём явно буйный.

Он ещё не совсем пришёл в себя и до сих