Мегрэ и тело без головы - Жорж Сименон

– Лучше, пожалуй, начать с начала. Вы, очевидно, ничего не слышали об Оноре де Буассанкуре? Комиссар покачал головой.

– Еще месяц назад он был одним из богатейших людей в наших краях. Кроме замка Буассанкур ему принадлежали полтора десятка ферм общей площадью две тысячи гектаров, да добрая тысяча гектаров леса, да два пруда. Если вы знакомы с провинцией, вы представляете себе, что это значит.

– Я родился в деревне.

Мегрэ не только родился в деревне: отец его служил управляющим в имении, весьма похожем на то, о котором говорил нотариус.

– Теперь следует вам рассказать, что за человек был этот Буассанкур. Для этого мне придется начать с его деда, которого звали не Буассанкур, а Дюпре, Кристоф Дюпре. Он был сыном фермера, торговал сначала скотом и, так как был плут и выжига, быстро сколотил себе состояние. Думаю, вам приходилось встречать людей такого склада.

У Мегрэ было впечатление, что вернулись годы детства; у них в деревне тоже был свой Кристоф Дюпре, ставший одним из самых богатых людей края; сын его сейчас сенатор.

– Затем Дюпре принялся скупать и перепродавать зерно, спекуляции его шли успешно, и на вырученные деньги он покупал землю – одну ферму, другую, третью, так что в руках его, незадолго до смерти, оказался и замок Буассанкур со всеми угодьями, принадлежавший до этого бездетной вдове. У Кристофа были сын и дочь. Дочь он выдал за кавалерийского офицера, а сын по смерти отца стал именовать себя Дюпре де Буассанкур. Мало-помалу «Дюпре» исчезло, и под конец, пройдя в члены Генерального совета департамента, он добился декрета, узаконившего его новое имя.

Все это также было близко к воспоминаниям Мегрэ.

– Вот то, что относится к предшествовавшим поколениям. Оноре де Буассанкур – внук Кристофа Дюпре, основателя династии, так сказать. Месяц назад он умер.

Некогда он женился на девице Эмилии д'Эсписсак из старинной разорившейся семьи, жившей по соседству. Жена родила ему дочь и вскоре после этого погибла, упав с лошади. Ребенок был тогда совсем крошкой. Я хорошо знал мать, милую, меланхоличную женщину, которая безропотно пожертвовала собою ради родителей. Говорили, что Буассанкур дал им миллион в уплату за дочь. Как семейный нотариус, могу свидетельствовать, что цифра эта преувеличена; тем не менее верно, что старая графиня д'Эсписсак получила в день подписания брачного контракта солидную сумму.

– Что представлял собой последний Буассанкур?

– Я как раз подхожу к этому. Я был его нотариусом. Много лет каждую неделю обедал в его замке и охотился на его землях. Следовательно, хорошо его знал. Прежде всего, он был хром, что отчасти объясняет его вечную угрюмость. К тому же история его семьи была всеобщим достоянием, двери большинства замков были перед ним закрыты, и это отнюдь не располагало его к общительности.

Всю жизнь ему казалось, что его презирают и собираются обворовать, так что время свое он проводил в непрерывной обороне, хотя никто на него не нападал.

В одной из башен замка он устроил себе нечто вроде рабочего кабинета. Целыми днями он сидел над счетами не только фермеров и сторожей, но и самых незначительных поставщиков, исправляя красными чернилами подсчеты мясника и бакалейщика. Он часто спускался на кухню в час обеда прислуги и проверял, достаточно ли дешевые блюда им готовят.

Думаю, я не слишком нарушаю свой профессиональный долг, выдавая вам эти подробности: любой человек в Сент-Андре мог бы рассказать вам то же самое.

– Госпожа Калас – его дочь?

– Вы угадали.

– А Омер Калас?

– Он четыре года служил лакеем в замке. Отец его, поденщик, был жалким пьяницей. Вот мы и подошли к событиям, случившимся в замке четверть века назад.

Канонж остановил пробегавшего официанта и спросил Мегрэ:

– На сей раз вы со мной выпьете? Две водки, официант!.. Конечно, – продолжал он через мгновенье, повернувшись к комиссару, – вы не подозревали ни о чем подобном, посещая бистро на набережной Вальми.

Утверждение это было не совсем верным. Комиссар отнюдь не был поражен тем, что услышал.

– Мне случалось разговаривать об Алине со старым доктором Петрелем. К несчастью, он умер, и его сменил Камюзе. Камюзе не знал Алину и не сможет вам ничего о ней сказать. Я же, как вы понимаете, не способен изложить ее историю при помощи медицинских терминов.

Еще ребенком она отличалась от других девочек, в ней было нечто приводившее в замешательство. Она никогда ни с кем не играла и не ходила в школу. Отец желал, чтобы с ней занималась частная учительница. В замке сменилась целая дюжина воспитательниц, так как ребенок делал их существование невыносимым.

Считала ли она отца ответственным за то, что живет иначе, чем другие дети? Или же, как утверждал Петрель, все было гораздо сложнее? Не знаю. Девочки, кажется, чаще обожают отца, иной раз до чрезмерности. У нас с женой не было детей, и я не имею опыта. Может быть, детское обожание способно превратиться в ненависть?

Как бы там ни было, ребенок стремился лишь к одному: доводить отца до отчаяния. В двенадцать лет она пыталась поджечь дом. На какое-то время поджоги стали ее манией – приходилось следить за каждым ее шагом.

Потом появился Омер. Лет на пять-шесть старше ее, красавчик по крестьянским понятиям, он был грубым, крепким парнем с наглыми глазами, способным за спиной хозяина выкинуть что угодно.

– Вы замечали, что происходило между ними? – спросил Мегрэ, глядя на почти пустой зал и на официантов, ожидающих ухода последних клиентов – Тогда – нет. Именно об этом мы и говорили позже с Петрелем. Доктор считал, что интерес к Омеру у нее появился в тринадцать-четырнадцать лет. Это бывает и у других девочек, но обычно носит неясный и платонический характер.

То ли с Алиной дело обстояло иначе, то ли Омер не страдал избытком совестливости и вел себя с ней более цинично, чем обычно ведут себя в подобных ситуациях мужчины – во всяком случае, Петрель был убежден, что определенного рода отношения между ними продолжались долгое время. Он склонен был во многом объяснять их стремлением Алины огорчать и мучить отца. Возможно. Я в этом не разбираюсь и если останавливаюсь сейчас на этих подробностях, то лишь для того, чтобы сделать более понятным остальное.

Однажды – тогда ей еще не исполнилось и семнадцати – она тайком побывала у врача, и тот установил, что она беременна.

– Как она встретила это известие? – спросил Мегрэ.

– Петрель рассказывал мне, что она пристально и мрачно посмотрела на него и произнесла сквозь зубы:

«Тем лучше!» Учтите, что Калас тем временем женился на дочери мясника, которая тоже была от него беременна и родила несколькими неделями раньше. Не имея другого ремесла, он продолжал служить лакеем в замке, а жена его жила у своих родителей.

В одно прекрасное утро деревня узнала, что Алина де Буассанкур и Омер Калас исчезли.