Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

— Вы еще не оправились, Маати-кво. К тому же при дворе только о вас и говорят. Все ваши действия будут рассматривать с восьми сторон, прежде чем вы их завершите. А я волен расспрашивать людей, не вызывая подозрений. Дай-кво не стал мне сообщать, но теперь, когда я знаю, что происходит…

— Это слишком рискованно, — ответил Маати. — Дай-кво послал меня сюда не только потому, что я знаю Оту-кво, но и потому, что меня не страшно потерять. У тебя андат…

— Я не возражаю, — ввернул Размягченный Камень. — Нет, правда! Даже не подумаю его останавливать.

— Если я начну задавать вопросы без вас, то буду рисковать не меньше, зато мы не сможем сопоставить найденное, — настаивал Семай. — Вы же понимаете, что теперь я не останусь в стороне.

— Если хай Мати узнает, что я подвергаю его поэта опасности, он изгонит меня из города, — сказал Маати.

Темные глаза Семая были ужасно серьезны, но, как показалось Маати, в них играл лукавый огонек.

— Мне не впервой что-то от него утаивать, — сказал молодой поэт. — Прошу вас, Маати-кво! Я хочу помочь.

Маати закрыл глаза. Хорошо, если будет с кем обсуждать новости, чтобы разобраться хотя бы в собственных мыслях. Дай-кво не приказывал ему держать расследование в тайне от Семая, да и все равно Ота-кво наверняка сбежал, и дальнейшая скрытность не имеет смысла. А главное, найти ответы в одиночку Маати не под силу.

— Ты и так спас мне жизнь.

— Я подумал, что нечестно об этом упоминать, — сказал Семай.

Маати рассмеялся, но замер: в животе расцвела боль. Он откинулся назад, тяжело дыша, и долго не мог больше ни о чем думать. Подушки казались подозрительно приятными; он сделал так мало и уже устал!.. Маати покосился на андата и принял позу согласия.

— Приходи вечером, когда я отдохну. Составим план действий.

— Можно еще вопрос, Маати-кво?

Маати кивнул. Все движения отдавались в животе резкой болью, и поэт решил больше не шевелиться. А главное, не смеяться.

— Кто такие Лиат и Найит?

— Моя любимая женщина и наш общий сын. Я их звал, когда бредил?

Семай кивнул.

— Я их часто зову, — вздохнул Маати. — Только не вслух.

Через города Хайема проходили четыре Великих тракта, названные по сторонам света. Северный тракт, соединявший Сетани, Мати и Амнат-Тан, считался не самым худшим, потому что зимой им не пользовались — по снегу можно прокладывать путь как заблагорассудится. К тому же камни трескаются от быстрого чередования оттепелей и морозов. В зимних городах тепло и холод менялись постепенно, и дороги не страдали.

А вот Западный тракт постоянно нуждался в ремонте.

— Работают и кабальные, и мастера. — Старик в повозке рядом с Отой поднял палец с таким видом, словно он Император и только что произнес великую речь. — Начинают с одного конца и перекладывают все камни до другого. А потом идут обратно. Починка никогда не кончается.

Ота посмотрел на молодую женщину напротив, которая кормила грудью младенца, и закатил глаза. Та улыбнулась и едва заметно пожала плечами. Повозка нырнула в очередной ухаб.

— Я все эти дороги прошел своим ходом, — заявил старик. — Правда, они меня истоптали больше, чем я их. Эхе-хе, куда больше!

Он хихикнул — как всегда, когда повторял эту шутку. Маленькому каравану — четыре повозки, запряженные старыми лошадьми — до Сетани оставалось шесть дней пути. Ота прислушался к усталым ногам: не пойти ли снова пешком?

Он купил у старьевщика рабочие одежды из сине-серой шерсти, обрезал волосы и перестал брить свою негустую бороду. Когда-то у него были такие длинные усы, что можно было заплетать их в косички, но на Восточных островах, где он тогда жил, над ним посмеивались: мол, косы как у женщины.

Из Сетани еще дней двадцать до порта Амнат-тана. А потом, если его возьмет на борт рыбацкое судно, он снова окажется среди островитян и станет петь песни на языке, который не освежал в памяти много лет, рассказывать байки о том, почему его свадебная отметка сделана лишь наполовину… И там когда-нибудь встретит свою смерть — на островах или в море, под новым именем. Итани Нойгу больше нет, он умер в Мати. Одна мысль о том, что придется опять начинать жизнь сначала, в одиночестве, на чужой земле, утомляла Оту больше, чем ходьба за повозкой.

— …Южная древесина слишком мягкая, из нее ничего путного не построить. Зимы очень уж теплые. А здесь растут такие красавцы, что и дюжиной топоров не свалишь, — продолжал вещать старик.

— Ох, дед, все-то ты знаешь!

Если Ота и показал свое раздражение, старик не заметил и снова хихикнул.

— Просто я все в жизни успел и везде побывал! Я даже охотился на старшего брата хая Амнат-Тана, когда там в последний раз боролись за престол. Нас была всего дюжина, зима выдалась злющая-презлющая. Моча на лету замерзала. Ой! Э-э…

Старик принял позу извинения перед молодой женщиной с ребенком. Ота выпрыгнул из повозки: слушать эту историю ему хотелось меньше всего.

Дорога вилась по живописной долине, среди соснового бора. Смолистый воздух был пряным и ароматным. Ота представил, что кругом лежит толстый слой снега, и перед глазами возник настолько яркий образ, будто он видел эту долину раньше. С запада донесся стук копыт. Ота, стараясь не ежиться, изобразил такое же любопытство, как у остальных. Уже дважды караван обгоняли посыльные на скорых лошадях. Ота знал: вести связаны с его поисками.

Когда его ложное имя раскрылось, Ота с трудом заставил себя не бежать со всех ног. Искали посыльного, который либо планирует очередное убийство, либо удирает как заяц. Никто не обратит внимания на грузчика, бредущего с караваном в предместье Сетани, чтобы навестить сестру. И все же, чем ближе подъезжали всадники, тем труднее было Оте дышать. Он приготовился к худшему: что у одного из них окажется знакомое лицо.

Их было трое — судя по дорогой одежде и коням, из утхайема; все Оте незнакомы. Они поскакали мимо, но весь караван чуть ли не хором закричал им вдогонку: «Какие вести?» Один из всадников обернулся и что-то ответил. Ота не разобрал слов, а тот не повторил. Десять дней пути. До Сетани — еще шесть. Главное — не быть там, где его будут искать.

Они добрались до постоялого двора, когда солнце висело в трех с половиной ладонях над деревьями. Двор был выстроен по-северному: толстые каменные стены, конюшни и сарай для коз — на первом этаже, чтобы зимой тепло от животных поднималось в дом. Пока купцы и охранники спорили, вставать на ночлег сейчас или спать под открытым небом, Ота пробежался глазами по окнам и обошел здание. Киян рассказывала ему, по каким признакам определить, не в сговоре ли хозяин с бандитами и не готовит ли из плохих продуктов. Этот двор она бы оценила высоко, значит, можно было не слишком опасаться.

К тому времени, как Ота вернулся к повозкам, его попутчики решили заночевать. Лошадей отвели в конюшню, повозки перетащили за ограду. Главный караванщик поторговался с хозяином и, по мнению Оты, слегка переплатил. Ота поднялся по двум лестничным пролетам в комнату, где его разместили с пятью охранниками, двумя возницами и знакомым стариком, и свернулся калачиком в углу. Комната была маленькая, а один из возниц сильно храпел. Ота решил поспать заранее, пока тихо, чтобы лучше чувствовать себя наутро.