Змея за пазухой - Виталий Гладкий

— Да, я.

— Прошу прощения, не знал.

— А если бы знали?

— Упал бы на колени и начал читать буддийскую мантру «Ом мани падме хум». — В голосе Никиты прозвучала плохо скрытая ирония. — У вас в охране такие крутые перцы…

Шервинский кисло покривился и ответил:

— Да, Мокей дал маху… Но это не значит, что он слабак!

— А я этого и не говорю. Просто иногда и на старуху бывает проруха. Он не ожидал от меня такой прыти. И потом, согласитесь, не я первым начал ссору. И не я первым полез в драку.

— Это верно, — вынужден был согласиться Шервинский. — Ладно, будем считать этот инцидент исчерпанным. Меня интересует другое.

— Что именно?

— Ваша персона. Кто вы и откуда?

— Бывший военный, — не стал врать Никита. — Ныне пенсионер.

— Для пенсионера вы чересчур молодо выглядите.

Никита наморщил лоб, что-то припоминая, а затем полез в задний карман джинсов и достал оттуда пенсионное удостоверение. Оно обеспечивало бесплатный проезд на городском транспорте и всегда находилось при Никите — даже сейчас, когда под ним были колеса. Он просто забыл о его существовании, но теперь вспомнил.

— Пожалуйста… — Он протянул документ Шервинскому.

Тот внимательно прочитал удостоверение и вернул его со словами:

— Участник боевых действий… Понятно. В каких войсках служили?

— В нормальных, — сухо ответил Никита; его воинская специальность — не предмет для досужих разговоров.

— В общем, ясно… — Шервинский откинулся на спинку кресла. — Судя по вашей физической подготовке, спецназ или что-то вроде этого. Мне такие люди нужны. Готов предложить вам хорошие деньги.

Он назвал сумму месячного оклада, и Никита едва не поперхнулся от изумления — ни фига себе! Предложи ему кто-нибудь такие деньги неделю назад, он бы землю копытами рыл, пахал бы сутками. Но теперь, на фоне милостей покойного Колоскова, эти деньжищи показались ему мелочовкой.

А затем Никита мысленно спросил себя: «С какой стати Шервинский такой добренький? Не зная человека, предложить ему такие бабки… Что-то здесь не чисто».

— Спасибо вам за предложение, — вежливо ответил Никита. — Оно весьма заманчиво. Однако есть одно но.

— Какое же?

— За годы службы мне так надоело подчиняться, иметь над собой командиров, что на гражданке я хочу наслаждаться полной свободой. И имею на это полное право. А что касается денег, то мне вполне хватает моей воинской пенсии. Запросы у меня небольшие, я достаточно бережлив… — это уже была неправда; Никита соврал не моргнув глазом, — в еде неприхотлив, холост, зачем мне куча зелени? Много денег — много соблазнов.

— И тем не менее вы все-таки поступили на службу… — В низком голосе Шервинского прозвучали отдаленные грозовые раскаты.

Никита подобрался, как перед прыжком, — неужели Шервинский что-то знает о расследовании? — и изобразил недоумение:

— Не понял… Вы о чем?

— Все о том же. Нехорошо врать. Вы работаете на фирму Полины Колосковой.

— С чего вы взяли?

— Машина. «Ауди», на которой вы ездите, принадлежит лично Колосковой. Не нужно отрицать очевидное! Мои люди пробили номер машины по базе данных ГИБДД.

— Ну и что с того?

— Как это — что? Я не думаю, что машина в угоне.

— Конечно нет. Мне дали ее… попользоваться. На время.

— Кто дал?

— Полина.

— Полина?! — Тут Шервинский расхохотался — совершенно искренне и весело. — Ну ты даешь, парень… Бесплатно у нее не выпросишь даже прошлогоднего снега. Или ты хочешь сказать, что стал ее любовником? — Глаза Шервинского остро блеснули.

«Ну вот, так оно лучше, — подумал Никита. — А то все «вы» да «вы»… Интеллигента изображает из себя, сучий потрох. Хотя не исключено, что не изображает, а пытается надеть на себя личину воспитанного человека. Положение обязывает. Но верно говорится, что глаза — зеркало души. Черные они у него и страшные, как преддверие ада».

— Что вы, как можно… Просто мы из одного детдома. Дружили когда-то. Вот она и подогнала мне тачку… чисто по-дружески. Пока я не куплю свою машину. У нее, поди, этого добра завались.

— Странно, странно… — пробормотал Шервинский в задумчивости.

Его холодные змеиные глаза смотрели на Никиту гипнотизирующе. Никита решил изобразить слабину и скромно перевел взгляд на столешницу — пусть Шервинский по-прежнему считает себя крутым перцем. Никите очень хотелось покинуть его особняк без эксцессов. Он понимал, что шансов остаться в живых, случись чего, у него практически нет, поэтому просчитывал варианты, как добраться до горла хозяина кабинета прежде, чем его завалят люди Мокея, а то и сам Шервинский, — судя по настороженной позе босса, ствол у него был под рукой.

Все выходило на то, что он не успеет, стол чересчур широк, но с отчаяния иногда получаются и не такие трюки…

— Если не верите, — сказал Никита, — позвоните Полине. Можете прямо сейчас. Она подтвердит, что я говорю правду.

— Позвоню, — пообещал Шервинский. — Но позже. Собственно говоря, меня интересует другой вопрос: знаком ли тебе некий Хайтахун?

Это был, что называется, удар под дых. Шервинский смотрел на Никиту холодным немигающим взглядом рептилии, приготовившейся к броску на свою жертву. Никита старался не подавать виду, что находится в нокдауне, но его бросило в жар, и мелкие капельки пота предательски оросили лоб. Пауза несколько затянулась, Никита лихорадочно соображал, что ответить Шервинскому, но ничего толкового в голову не приходило.

— По-моему, я когда-то слышал это прозвище… или фамилию… — наконец задумчиво произнес Никита. — Точно не помню. А кто это?

Шервинский вдруг коротко хохотнул. Его барский смешок ударил по натянутым до предела нервам Никиты, как медиатор по гитарным струнам. Теперь вместо жара на него повеяло холодом — будто из заброшенного склепа: Шервинский бросил на стол перед ним несколько фотографий, на которых был изображен Никита собственной персоной. На каждой из них стояла дата и время съемки.

Классный аппарат, машинально думал Никита, перебирая фотографии. И похоже, с очень дорогим телеобъективом, потому что на его лице просматривалась каждая морщинка, а в шевелюре — каждый волосок. Никита был заснят в момент посещения детективного агентства «Свет надежды» и именно в тот день и час, когда был убит Хайтахун.

«Да-а, вот это улики… — Никите вдруг показалось, что его подхватило водоворотом и тащит в глубокий омут. — Хана. Кирдык. От уголовки никак не отвертеться. Того подозрительного бомжа хрен найдут, так что повесят на меня заказное убийство, это и к бабке не ходи. И крыть мне нечем. Был у Хайтахуна в такое-то время? Был. Что делал? Ах, зашел посмотреть на бездыханное тело. Так сказать, насладиться картиной. Не убивал? Допустим. А почему тогда не заявил куда следует? Звонил? Кому, куда? Проверим… Да, звонок был, он зафиксирован, но голос не твой. Так что колись, фраер, иначе будет тебе совсем худо. Да куда уж хуже…»