Змея за пазухой - Виталий Гладкий

Наконец, тяжело вздохнув, — что поделаешь, назвался груздем, полезай в кузовок, — Никита достал из сейфа папки (их было две — одна в красном кожаном переплете, а вторая синяя, картонная, с ботиночными тесемками) и положил их на кухонный стол. Что в них? На душе было муторно, интуиция подсказывала Никите, что лучше бы эти папки сжечь. Он чувствовал, что от них веет угрозой. Так бывало в армии, когда его подразделение впереди ждала засада. Никита отличался поистине собачьим нюхом на такие штуки, поэтому потери среди его подчиненных были минимальными.

Собрав в кулак всю свою волю, Никита, немного поколебавшись, — с какой папки начать? — взял ту, что была синего цвета, и потянул за тесемки…

«Ну попал!..» — в отчаянии думал Никита, просматривая содержимое синей папки. В ней находилась подпольная бухгалтерия Олега Колоскова, своего рода «ведомости» по взяткам, которые он выплачивал городским и областным чиновникам. Сначала шли пометки и даже расписки о получении не очень крупных сумм (это было в начале «славных дел» — в стреляющие девяностые), а затем, когда чиновный народ оперился и встал крепко на ноги, замелькали и номера заграничных счетов, куда Олег перегонял солидные вознаграждения за поддержку его бизнеса. Размах коррупционной сети поражал: бывший детдомовец, в принципе нищеброд, сумел скупить на корню всех, до кого мог дотянуться.

Лежали в папке и другие бумажки, на которых тоже значились довольно кругленькие суммы. Но фамилии получателей на них отсутствовали — только инициалы. Или короткие и звучные, как одинокий выстрел в ночи, клички типа Рекс, Чиф, Дуг и прочая. Похоже, это были господа-товарищи, о которых не то что говорить, даже думать опасно.

Пролистав все бумаги в папке, Никита закрыл ее и тщательно завязал ботиночные тесемки — словно опасался, что вся грязь, которая там лежала, может вывалиться наружу. У него вдруг появилось чувство, будто он только что прочитал собственный расстрельный приговор. Если кто-нибудь из тех, чьи имена и фамилии значатся в «ведомостях» Олега, узнает, что опасная папка всплыла на поверхность, Никите долго не жить.

«Нет, ну какой ты идиот! — бушевал Никита. — Знал же, что с Принцессой не стоит связываться! Мало она тебе крови попортила в детдоме?! Да и потом походя кинула через плечо, как использованное резиновое изделие. Все-таки мужики — народ недоделанный. Это точно. По-моему, именно Адама Всевышний сотворил из ребра Евы — единственной кости в человеческом организме, в которой нет мозга, — а не наоборот. Повелся на ее уговоры, как последний лох. А еще этот миллион баксов… будь он неладен! Олег, сучий потрох, знал, на какую клавишу надавить, чтобы я согласился разгребать его дерьмо.

И что теперь? Вдруг и впрямь прознают, у кого находится эта папка? Тогда мне кранты. Хорошо бы себя обезопасить… Но как? Сжечь папку! Ага, очень умное решение… Кто ж поверит, что ты ее сжег. Теперь эта папка будет для тебя камнем, который бедняга Сизиф никак не может вкатить на высокую горку. И бросить нельзя — как-никак божественное наказание, — а доберешься до вершины, камень все равно скатится вниз. Хорошо, если по дороге все кости не переломает.

Кто знает, что папка у меня? Дед Гаврик и старый медвежатник Сейсеич. Может, они и не будут болтать о событиях в квартире Колоскова, но если к ним доберутся, то признание вырвут вместе с языком. И потом, не факт, что Сейсеич не начнет хвастаться перед бывшими «коллегами» очередным своим подвигом, тем более что открыть патентованного «михалыча» и впрямь та еще задачка».

Зачистить! И концы в воду. Самый надежный вариант. Тут Никиту бросило в жар: в своем ли ты уме, парень?! Конечно, Сейсеич был для него никем, но убить деда Гаврика он не смог бы и под дулом пистолета. Старик был кусочком живой мозаики, из которой судьба склеила жизнь детдомовца Измайлова.

Все, баста! Никита решительно хлопнул ладонью по синей папке и отодвинул ее в сторону. Рассиропился, расквасился, словно красная девица, которую выдают замуж помимо ее воли… Ты еще поплачь над своей горькой участью. Чему быть, того не миновать. И вообще, лапти сушить еще рановато.

С этой бодрой мыслью он и взялся за красную папку. Она была с секретом — на двух крохотных замочках. Никита открыл их (вернее — взломал) с помощью ножа, так как ключа в сейфе не было. С документами в папке было негусто: две гербовые бумаги и несколько листиков с номерами заграничных счетов. Там же были указаны и суммы; прикинув, сколько Олег накопил, Никита с неожиданной злостью буркнул: «Жлоб!» — тот миллион, который Колосков сбросил ему, как шубейку с барского плеча, был на фоне припрятанных Олегом на черный день миллионов мелкой песчинкой.

«Надо было поторговаться с Принцессой!» — брюзжал про себя Никита, принимаясь за гербовые бумаги. Ее драгоценная жизнь стоит гораздо дороже миллиона. Не говоря уже о дочери.

Оба документа были завещаниями. В случае смерти Олега по первому нотариально заверенному документу (если расставить их по датам) все движимое и недвижимое имущество, предприятия, разные фирмы, конторы и акции банка, а также все банковские счета за рубежом и в России переходили в собственность Полины и дочери — фифти-фифти, пятьдесят на пятьдесят. За исключением суммы в пять миллионов рублей, которая была завещана некоему Корху Георгию Олеговичу.

«Кто это?!» — недоумевал Никита, принимаясь за чтение следующего завещания. Оно было составлено ровно за три дня до смерти Колоскова. Судя по этому документу, Полине полагалась лишь небольшая сумма (все те же пять миллионов рублей!), а остальное добро, нажитое «непосильными трудами» бывшего детдомовца, делилось между дочерью Олега и неким Корхом в соотношении двадцать на восемьдесят процентов. То есть Полина и ее дочь оставались на бобах. (Хотя как считать; для кого-то эти двадцать процентов составили бы целое состояние, способное обеспечить безбедную сытую жизнь до самой старости.)

Что за чудеса?! С какой стати Олег изменил завещательное распоряжение? Почему их два? По идее, один документ — первый — нужно было отправить в топку. Ан нет, его оставили. И наконец, кто такой Корх?

Никита наморщил лоб, мучительно пытаясь вспомнить, где и когда он слышал эту фамилию. Корх… Корх! Елизавета Корх! Первая жена Колоскова. А Георгий — это ее сын от Олега. Тогда все стало на свои места — чужому человеку такое богатство не завещают.

Никита был знаком с Елизаветой Корх по детдому. После женитьбы Колосков с молодой женой переехали в трехкомнатную квартиру Олеговых родителей. Друзья Колоскова-старшего помогли Олегу приватизировать жилье, чем значительно облегчили ему жизнь. А затем он занялся бизнесом, и купить новое жилье в престижном районе города для него не составляло проблемы. Но он приобрел его уже для новой жены — Полины, а старую квартиру оставил Елизавете.

Никита никогда не видел сына Олега и Елизаветы, только слышал, что тот родился; ему приходилось бывать в квартире Колосковых, но до рождения мальчика, а после он уехал учиться в другой город. Дальнейшая судьба мальчика и его матери после предательского поступка Полины его не интересовала. И вот теперь он держал в руке документ, который ставил ситуацию с наследством Олега с ног на голову. По идее, предположил Никита (ему никогда не доводилось иметь дело с завещаниями), основную силу имеет более поздний документ, который оставляет Принцессу при бубновых интересах.