Дитя лета - Луанн Райс

– А как же начальник обойдется без машины? – с сомнением спросила Лили.

– Он сказал, что воспользуется фургоном.

– Почему вы все это делаете?

– Потому что вам нужно в Мельбурн.

– Но я вполне могу вести сама.

– Туда нужно попасть быстро. И, честно признаться, у меня вовсе нет уверенности в том, что вы сейчас в состоянии вести машину.

– Но это вовсе не ваше дело, – заметила Лили.

Лаэм промолчал и прибавил газу. Лили невольно съежилась в надежде, что ее фраза прозвучала не столь неблагодарно. За окнами мелькали километры; по одной стороне дороги вытянулись сосны и дубы, по другой – бескрайняя гладь воды. Даже с берега можно было увидеть китовые фонтаны в заливе. Лили вспомнила выражение лица Роуз, взгляд ее зеленых глаз, когда та впервые увидела Нэнни. Лили даже прикрыла глаза, чтобы подольше удержать этот удивительный момент.

Очнувшись, она взглянула на Лаэма.

– Простите меня, – сказала она.

– Прощаю, – ответил тот. Он внимательно следил за дорогой, словно ему было вовсе не до разговоров. Темные серо-голубые глаза сосредоточены. Солнце мелькало сквозь стволы и сучья деревьев, окаймлявших дорогу, и в этом мерцании его глаза казались то яркими, то темными, то снова яркими.

– Я серьезно, – сказала Лили. – С моей стороны было свинством так говорить. Я вовсе не хотела бы показаться неблагодарной.

– Мы раньше никогда не ездили по этой дороге? – спросил Лаэм.

Она поняла, что он имеет в виду.

– Да, ездили, – ответила она. – И с тех пор я всегда очень сожалела об этом.

Он мельком взглянул на нее.

– Но причина вовсе не та, что вы думаете, – продолжала она. – Просто я не люблю быть кому-то обязанной, в том числе и вам.

– Вы мне ничем не обязаны, – сказал он, – ни в каком отношении.

Дорога летела вдоль побережья, и Лили смотрела на залив. Она знала, что он говорит правду. Он никогда ничего от нее не ждал – никогда, ничего. Но после того, что Лили пришлось пережить, – еще до рождения Роуз, до приезда в Кейп-Хок, – она утратила доверие к людям. Когда-то она верила, что в душе все люди добры, что они стремятся помогать друг другу. Ведь именно так ее вырастили.

Но к тому моменту, как она попала в Кейп-Хок, эта вера сильно пошатнулась. В том-то и заключалась беда Лаэма, подумала она, что он был одним из первых, с кем она познакомилась по приезде в маленький рыбацкий поселок в глухом краю Новой Шотландии на далеком северном побережье.

Она закрыла глаза и погрузилась в воспоминания о том, что случилось девять лет назад. Ребенок вот-вот должен был появиться на свет, и она с трудом передвигалась. Но думала только о том, чтобы оказаться подальше оттуда – в новом месте, в новом доме, который был ей вовсе не по карману; она вспомнила, как ехала в своей разбитой колымаге, которой требовалось менять все четыре колеса после долгого пути к северу, а в кармане у нее была ничтожная сумма денег, которой не хватило бы даже на то, чтобы поменять масло. Теперь, сидя рядом с Лаэмом, она невольно положила руку на живот – словно носила Роуз еще вчера.

– Причина совсем иная, верите? – сказала она, открывая глаза и глядя на него.

– Причина чего?

Что с тех пор я всегда сожалела об этом. – Она сделала паузу, обдумывая, как бы точнее сформулировать мысль. – С тех пор, как мы встретились и вы делали то, что делали.

– Но почему? Почему вы жалели об этом?

– Потому что я…. – Она запнулась, отвернулась и поглядела в окно – на широкое голубое пространство океана, на кружащих над водой чаек, на далекую зыбь, которая вполне могла быть фонтаном над спиной кита. – … Я не очень хорошо обращаюсь с вами. Во всяком случае, недостаточно хорошо.

– Вы обращаетесь со мной прекрасно, – сказал он.

– Нет. Я знаю, что нет.

Несколько минут они ехали молча. Она была благодарна, что он не стал возражать. Одним из его качеств, на которые всегда можно было рассчитывать, была его честность. Он не старался приукрасить ситуацию. И не стал бы убеждать ее в чем-то, что означало бы неправду.

Она снова взглянула на него. Отчего ее сегодня одолело косноязычие? Ведь она хотела сказать «Я могла бы обходиться с вами» прекрасно, но вы заслуживаете гораздо большего. Вы всегда были исключительны, с того дня, как мы встретились. Роуз просто обожает вас». Но она не могла этого произнести вслух и никогда не отважилась бы на это.

А потому сказала просто:

– Спасибо, Лаэм, что взялись меня подвезти.

Он ничего не ответил, но она видела, как он улыбнулся. И еще больше прибавил скорость.

Старая кирпичная больница была расположена на вершине горы над гаванью Мельбурна. Рядом с ней высился мемориал Первой мировой войны – гранитная плита, доставленная из каменоломен Куинспорт.

В этой больнице родился Лаэм и почти все его братья. Лаэм помнил, как приезжал сюда забирать домой Коннора – тому исполнилось всего три дня.

Пока мама и малыш готовились к выписке, отец повел его к озеру у подножия высокого монумента и рассказал ему, как их прадед сражался в годы Первой мировой. Лаэм помнил, как он держал отца за руку и слушал. Прадеда тяжело ранили, а многих солдат убили у него на глазах.

Лаэма так поразила история о тяжелом ранении деда, что он расплакался, – несмотря на то что у него родился братишка и мама возвращалась домой.

– Есть вещи, за которые стоит бороться, – сказал тогда отец, беря его на руки.

Все это Лаэм вспомнил теперь, припарковав машину и направляясь с Лили к хорошо знакомому зданию. За долгие годы ему частенько доводилось бывать здесь. Здесь ему делали первую операцию руки; сюда же доставили тело погибшего Коннора. И Роуз он тоже навещал здесь не однажды. Так что обоих – и Лили, и Лаэма – здесь хорошо знали, поэтому они миновали портье и прошли прямо на третий этаж, в детское кардиологическое отделение.

Лили вела себя предельно сдержанно, контролируя каждое свое движение, каждый жест. Он видел, как она нажала кнопку вызова лифта – решительно, но намеренно спокойно. Подоспевшие врачи и другие посетители оттеснили их к задней стенке лифта. Ростом Лили была всего сто шестьдесят сантиметров, да еще сантиметр ей прибавляла подошва кроссовок. На ней были джинсы, желтая майка и темно-синяя трикотажная куртка на молнии с капюшоном. Лаэм сильно превосходил ее в росте и теперь старался не глядеть сверху на ее темные шелковистые волосы.

Когда дверца лифта открылась, Лили ловко протиснулась сквозь толпу; Лаэм не отставал. В лифте он сумел разглядеть всех пассажиров и каждому из них посочувствовать в душе. Лили даже не заметила, что он следует за ней по пятам. Она направилась прямо к звуковому регистратору на стене возле входа в детскую кардиологию и назвала свое имя.