Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века - Роберт Дарнтон

По моему мнению, эти аргументы заслуживают обсуждения, хотя, если доводить их до крайности, можно скатиться в номинализм. Они отдают должное новой составляющей французской политики накануне Революции. Когда философы и публицисты перестали пренебрегать общественным мнением, как изменчивым капризом толпы, и начали взывать к нему, как к высшей инстанции, способной выносить решения по государственным вопросам, правительство также было вынуждено принять его всерьез. Министры вроде Тюрго, Некера, Калонна и Бриенна побуждали философов вроде Кондорсе и Морелле организовывать общественную поддержку своей политике и даже писать предисловия к их указам. В самых крайних случаях воззвание к общественному мнению могло стать претензией на независимость народа. Как писал Малешерб в 1788 году: «То, что вчера называли народом, теперь стало Нацией»[172]. Но, несмотря на симпатию к античной Греции, философы даже не обсуждали что-то похожее на беспорядочные обсуждения на агоре. Вместо этого они представляли себе мирную и убедительную силу, Разум, действующий через печатные издания на читающих граждан. Кондорсе, наиболее красноречивый сторонник этих взглядов, взывал к силе, движущей мир морали так же, как гравитация движет мир физических объектов: это было интеллектуальное воздействие на расстоянии, тихое, незримое и абсолютно всесильное. В своем «Эскизе исторической картины прогресса человеческого разума» («Esquisse d’un tableau historique des progrès de l’esprit humain», 1794) он назвал это воздействие главной силой в восьмую эпоху истории, ту, в которой он жил и в которую Просвещение привело к Революции: «Общественное мнение сформировалось, могущественное из-за числа тех, кто его составляет, и сильное, потому что определяется помыслами, существующими во многих умах одновременно, независимо от расстояния между ними. Так, во имя разума и справедливости, мы можем видеть появление высшей инстанции, независимой от любой людской власти, от которой тяжело что-то скрыть и которой нельзя избегнуть»[173].

Это мнение опиралось на три основных элемента – пишущих людей, печатные издания и общество, – которые Кондорсе положил в основу своего взгляда на историю. В его понимании, история в конечном счете сводилась к борьбе идей. Пишущие люди должны были формулировать разные и конкурирующие друг с другом взгляды на важные вопросы и отправлять их в печать; потом, взвесив аргументы обеих сторон, общество могло выбрать наилучший вариант. Оно, разумеется, могло ошибаться; но абсолютная истина одержала бы верх в отдаленной перспективе, – в социальных вопросах так же, как в математике. И благодаря печати плохие аргументы со временем обязательно были бы разоблачены, а лучшие одержали бы верх. Общественное мнение, таким образом, становилось движущей силой истории. Это был Разум, осознаваемый в ходе дискуссии – тихо, через чтение и спокойные размышления, далекие от криков в кафе и шума улиц.

Вариации на эту тему можно найти повсеместно в литературе 1780-х, иногда сопровождаемые наблюдениями за тем, что люди действительно читали и говорили в кафе и общественных местах. Постепенно сформировалось два взгляда на общественное мнение: философский, озабоченный распространением истины, и социологический, имеющий дело с сообщениями, передаваемыми через сети коммуникации. В некоторых случаях оба взгляда сосуществовали в работах одного автора. Наиболее развернутый пример, на котором следует остановиться из-за обилия противоречий, – это Луи-Себастьян Мерсье, писатель среднего ума и принадлежащий среднему классу, хорошо чувствовавший пульс жизни в предреволюционном Париже.

Мерсье высказывает те же идеи, что и Кондорсе, но в журналистской манере, без эпистемологического введения в материал, расчета вероятностей и теоретизирования об общественных науках. Так он говорил о печати:

О писателях:

Об общественном мнении:

Разделяя его философские идеи, Мерсье обладал тем, чего был лишен Кондорсе: журналистской восприимчивостью к тому, что происходит вокруг. Он собирал обрывки разговоров о государственных делах из замечаний, услышанных в магазинах, споров в кафе, бесед в парках, отрывков известных песен, постоянного обсуждения последних событий в партерах театров и на подмостках, расположившихся на бульварах. Их множество в работах Мерсье, особенно в его альбомах «Tableau de Paris» и «Mon Bonnet de nuit», где он собрал все, что бросалось в глаза и уши, в главы с названиями: «Бесплатные представления», «Разговор хозяина с извозчиком», «Ярмарка в Сен-Жермен», «Представления на бульварах», «Каламбуры», «Церковные ораторы», «Народные писатели», «Кафе», «Писатели с Кладбища Невинных», «Песни, водевили», «Сплетники», «Уличные певцы», «Афиши», «Расклейщики объявлений», «Фонари», «Вольные произведения», «Новостные листки», «Пасквили», «Интриги», «Сомнительные кабаре», «Бульварные постановки», «Стихи», «Книги». Если прочитать эти эссе, можно найти и общество и мнения, к которым обращается автор, очень далекие от «общественного мнения», например «прогресс Просвещения».