Недооцененные события истории. Книга исторических заблуждений - Людвиг Стомма

В бреши, проделанные атаками с воздуха, хлынула итальянская пехота. Уже после победы в этом сражении националистов разгорелись ожесточенные споры, кто же сыграл там главную роль. Точку поставил сам Франко (Francisco Franco Salgado-Araujo «Franco au jour le jour»; Paris, 1977), от всей души поблагодарив германских пилотов и артиллеристов и совершенно игнорируя итальянские силы, боевой дух и мастерство которых он в частных беседах называл «трагическими». Как бы там ни было, а Франко то сражение выиграл, и с этого момента, хоть война продолжалась еще без малого два года, никто из серьезных обозревателей не сомневался в ее итогах. Война окончилась в марте 1939 г., но уже в ноябре 1938 г. Испанию покинули интербригады, насчитывавшие тогда 4640 бойцов 29 национальностей из 12 673 добровольцев, некогда вступивших в борьбу. В живых осталось больше всего французов — 2141, дальше идут американцы — 548, англичане — 407, бельгийцы — 347, поляки — 285, итальянцы — 194 и шведы — 182. В то же время итальянцы вывели из Испании свой экспедиционный корпус практически в прежнем составе — 10 000 человек. Германия еще раньше сократила свои воздушные силы на 75 %. Французы, разрываясь между политическим «реализмом» и давлением левой оппозиции, решились принять беженцев-республиканцев, но одновременно направили Франко откровенно заискивающие декларации. Этот процесс увенчался назначением на пост посла в Испании маршала Петена — «достойнейшего из французов», что по идее должно было задобрить националистов. Кандидатура оказалась крайне неудачной, поскольку Франко раздражали высокомерные манеры Петена, а тот, в свою очередь, гордый собственными заслугами под Верденом, с пренебрежением относился к «какому-то посредственному генералу из Марокко». Но вся суть была сосредоточена в намерениях. Англичане, поскольку их заботил Гибралтар, были полностью солидарны с французами и всячески подталкивали последних к максимально лояльной и соглашательской политике в отношении победителей.

Пора подвести итоги. Здесь мы имеем дело с двумя аспектами: политическим и военным. Первый охарактеризовал немецкий полковник (позднее генерал) Вильгельм Риттер фон Тома, назвав испанскую трагедию «лабораторией современной войны». Он имел в виду использование бронетанковых войск. Но можно говорить и об опыте люфтваффе, полученном при бомбардировке Герники, ковровых бомбардировках столицы Страны Басков или разрыве транспортных артерий с помощью авиации. Это не оставили без внимания и советские офицеры, не все из которых сгинули в сталинских «чистках». А завершить рассказ об опыте той войны можно было бы анекдотической историей, как солдаты националистического Иностранного легиона, отбивая под Мадридом наступление советских танков, изобрели оружие, которое позже, бог знает почему, назвали «коктейль Молотова».

Однако куда важнее были политические последствия конфликта в Испании. Как Германия, так и Советский Союз наглядно убедились в пораженчестве и слабости западноевропейских республик, по крайней мере, на тот момент. Это убедило Гитлера, что в случае нападения на Польшу, ему нечего опасаться противодействия Запада, а Сталина, что союз с европейскими демократическими государствами ненадежен и обречен на провал. При таких предпосылках пакт Молотова-Риббентропа был уже de facto подписан, а польская катастрофа гарантирована. По той же самой логике Италия поняла, что рано или поздно, если не хочет остаться на обочине истории, ей необходимо примкнуть к сильнейшим. Англичане же, игравшие в этом конфликте, пожалуй, самую гнусную роль, трезво рассчитали, что и Польшу и Францию можно уже списать со счетов, и следует беречь собственные силы, не втягиваясь в вероятную оборону Варшавы или Парижа. Все это стало ясно уже в Испании. Собственно говоря, Вторая мировая война уже началась.

Возможно, лучше всех это осознал генералиссимус Франсиско Франко Баамонде. Он заключил союз с нацистской Германией и фашистской Италией, но одновременно, что известно по многим источникам (в частности, David T. Cattel, «Communism and Spanish Civil War». Berkeley, 1955), его пугала способность коммунистов мобилизовать на борьбу международные силы, включая даже представителей движения из Германии и Италии. Поэтому он ни минуты не верил в легкую победу Третьего рейха над Советским Союзом, но их столкновение считал, исходя из собственного опыта, неизбежным. Когда же Гитлер торопил его включиться в новую войну, Франко всячески увиливал, тянул время, выискивал тысячи предлогов для промедления, ждал, врал и вел тайные переговоры с западными странами. В результате ему удалось уберечь страну от полномасштабного участия во Второй мировой войне, за что Испания ему, несомненно, благодарна. Однако с другой стороны, не будь мятежа националистов 17 или 18 июля 1936 г., Вторая мировая война вообще могла бы не случиться. Поскольку до той поры никто из держав, блефовавших за международным покерным столом, не знал в точности, у кого какие карты на руках. Правду эту видят не все. Петр Савицкий («Гражданская война 1936–1939 в испанской художественной прозе»; Варшава, 1985) показывает, возможно, вопреки своей воле, как иберийские писатели так до конца и не понимали международного характера испанского конфликта, а возможно их это и не волновало. Даже те, кто в республиканском издании «El Mono Azul — Alianza de Intelectuales Antifascistac» превозносили зарубежную помощь республиканцам, этого также не понимали. А уж тем более Эрнест Хемингуэй или Андре Мальро.

А ведь 12 октября 1936 г. в университете Саламанки произошло символическое событие, возможно, самое патетическое в XX в. Там было устроено торжество с участием епископата, госпожи Франко и цвета испанского генералитета во главе с Хосе Мильян-Астрай-и-Терреросом. Именно он произнес вступительную речь, ставшую апофеозом фашизма, которую он завершил возгласом: «Viva la muerte!» — «Да здравствует смерть!»

И тогда поднялся престарелый ректор университета, философ и замечательный писатель Мигель де Унамуно (можно себе представить, какого мужества потребовал такой шаг!) и сказал: «Я тут услышал зловещий и бессмысленный крик “Да здравствует смерть!” Так вот я, потративший всю жизнь на формулировки парадоксов, страшно раздражавших тех, кто их не понимал, должен высказать свое экспертное мнение: сей варварский парадокс мне отвратителен. Генерал Мильян-Астрай — калека. Я это говорю не из желания его оскорбить. Он покалечен смертью. К несчастью, сегодня в Испании таких покалеченных слишком много. И будет еще больше, если Господь не смилуется над нами (…). Это учебное заведение — храм мудрости, а я — в нем жрец. Вы же оскорбляете это священное место. Конечно, вы победите, поскольку в вас больше звериной силы. Больше даже, чем нужно вам самим. Но в сколько-нибудь длительной перспективе вам никого не убедить. Поскольку для убеждения необходимы аргументы. А чтобы располагать аргументами, нужно иметь то, чего у вас нет — разум и право».

Наступила мертвая тишина. Мигель де Унамуно скончался спустя два месяца. Он никого не остановил. Вскоре в Европе разразилось безумие, которое стоило миллионы и миллионы жертв. И начало этому положили в Испании. Как прекрасно пишет об этом Мигель дель Кастильо («Испанские чары»; Варшава, 1989). Уж он-то знает, когда начался кошмар. Тогда, когда раздался крик — «Viva la muerte!»

Христос был евреем. Богородица была еврейкой. Апостолы были евреями. Почитаемый в Сантьяго-де-Компостела Святой Иаков, к которому на богомолье в Средние века стекалось множество народа, был евреем. Евангелист Лука, по преданию написавший икону Ченстоховской Богоматери[30], был евреем, равно как и остальные евангелисты, приписавшие Учителю притчи явно талмудистско-раввинского характера. Савл, пока на пути в Дамаск не сделался Павлом, тоже был евреем, и никто его этих корней не лишит. «Столица Святого Петра» — это город еврея Петра, преемниками которого были все последующие Римские папы. Древо христианства со всеми своими мощными ветвями выходит из еврейской традиции или традиции, евреями записанной.