Код белых берёз - Алексей Васильевич Салтыков

А Тюлину словно этого и надо, он словно ждёт чужого толчка. Он же видел, что шесты, которые принёс Иванко всё равно коротки, кто же кроме него это заметит? Тюлин отчалил и паром понесло.

Почему не пихаешься? – Вопрошали товарищи. – Так до дна не достать! – Отвечал Тюлин. Евстигней пробовал пихнуться шестом и чуть не упал в воду.

Иллюстрация: Переправа через Волгу. Начало ХХ века.

«– Подлец ты, Тюлин!

– Сам такой! Пошто лаешься?

– За што тебе деньги плочены, подлая фигура?

– Поговори!

– Пошто длинных шестов не завел?

– Заведёны.

– Да что нету их?

– Дома. Нешто мальчонка приволокёт… двадцати-то четвертей?»

А тем временем «резвое течение, будто шутя и насмехаясь над нашим паромом, уносит неуклюжее сооружение все дальше и дальше». Тюлину этого и надо! Чтобы бежать с острова Крит, по более правдивой легенде, Дедал с Икаром сделали косой парус способный идти даже при встречном ветре. Так и Тюлин убегал от томившей его действительности то в вино, то вот в такую заваруху. Это была его революция, его стихия. В ней он был капитан! Команды сыпались жёстко и непререкаемо:

– Иванко, держи по плёсу!

– Садись в греби, Евстигней!

– Проходящий, лезь и ты… в тую ж фигуру.

– Вались на перевал, Иванко, вали-ись на перевал!

– Крепи!

– Греби, греби… Загребывай, проходящий, поглубже, не спи!

И тут уже глаза сына «сверкают от восторга» – Вот он триумф капитана! Через тридцать лет дети тюлиных иванки сбросят тяготившие их оковы и начнут строить новую жизнь с новыми смыслами. Ещё через десять забурлят магнитки и днепрогэсы. А ещё через пятнадцать они с гордостью будут писать свои имена на стенах Рейхстага.

В письме к Короленко Горький, высоко ценивший его рассказ, писал: «Река играет» – это любимый мой рассказ; я думаю, что он очень помог мне в понимании "русской души"… Говорят, я довольно удачно читал рабочим реферат, темой которого была роль Тюлина в русской истории, – у меня вышло так, что и Минин, и Болотников, и Пугачев – все Тюлины!». В «Воспоминаниях о В. Г. Короленко» (1923 г.) Горький писал по поводу этого же рассказа и личности Тюлина: «…правда, сказанная образом Тюлина, – огромная правда, ибо в этой фигуре нам дан исторически верный тип великоруса – того человека, который ныне сорвался с крепких цепей мертвой старины и получил возможность строить жизнь по своей воле».

Вспоминаются слова Гоголя из Мёртвых душ : «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?..»

Но отчего-то не совсем весёлой кажется эта скачка. Каким-то обречённым кажется этот путь в никуда. Когда во хмелю бросаешься в бой с невидимыми целями, а победив их, оказываешься снова на том же кругу, ещё в большем похмелье, и победа кажется фальшью. Нет развития, нет движения вперёд, есть только скачка. Всё это напомнило мне один из самых древнейших диалогов с глиняных табличек из Вавилона, которому уже более трёх тысяч лет:

« – Раб, пойди-ка сюда, послужи мне! – Да, что угодно, хозяин?

– Запрягай поскорей колесницу! Мне к царю во дворец надо мчаться! – Мчись во дворец, о хозяин!

Мчись, и царь тебя рад будет видеть и пребудет к тебе благосклонен!

– Нет, мой раб, во дворец не поеду! – И не надо, не езди, хозяин!

Царь в поход тебя дальний отправит! Незнакомым путём, по враждебным и высоким горам поплутаешь! День и ночь только боль, да усталость!…»

Заметили, с каким задором начинает управлять паромом Тюлин, когда сталкивается со стихией, когда ощущает свою свободу? Это и есть проявление цивилизационного характера в натуре человека. Он на краю, он свободен от всех этих пут нищеты, от «начальства», от поборов, от этой бесконечной работы до самой смерти, только в такие моменты он забывает о них, он ловит с наслаждением эти моменты свободы и смотрит легко в глаза опасности и смерти – днём позже, днём раньше – какая разница? Ведь вернувшись на круг, опять ждёт жизненное похмелье.

Но не может бесконечно Птица-тройка мчаться в никуда – выдыхаются кони, ломаются сани, снег сменяется слякотью, а русское бездорожье оборачивается оврагами, а свобода – острогами да каторгой. Не может человек жить вечно в ощущении рабства и нищеты – выход всё равно будет. Выход будет в поисках нового смысла. И будет найден – 1917 год – Революция, 20-е годы становление нового государства, ломка старых отживших отношений и уже в 30-е годы, в годы первых пятилеток возник необычайный духовный подъём Русской Цивилизации.

На местах старых одряхлевших переправ, где лапотные бурлаки тянули бесконечную, казалось бичеву, стали возникать ДнепроГЭС, Магнитогорск, Турсиб, Комсомольск-на-Амуре. Вместо кустарных кузниц и мануфактур как пшеница в поле заколосились заводы: Уральский и Краматорский тяжелого машиностроения, Челябинский тракторный, Уральский вагоностроительный, Азовсталь, Запарожсталь, Авиационные заводы в Москве, Харькове, Куйбышеве. Вот куда примчалась «бессмысленная» Птица-тройка! Оказалось, что обрели-таки смысл мужики-тюлины. Дайте им только свободу труда и смысл жизни, да нет, не дайте – это они сами взяли и стали стахановы, изотовы, бусыгины. Таким же азартом свободы загорелись и женщины: сёстры ткачихи – виноградовы и многие другие. Имена первых пятилеток запечатлены в книгах, журналах, газетах, в заводских стенах, в мартенах, в школах, Дворцах культур, Детсадах, больницах, Домах отдыхов, Пионерских лагерях – это всё построили бывшие тюлины обретшие реальный смысл жизни на Земле. Имена этих людей запечатлены в будущей Победе над фашизмом, в полёте Гагарина, в помощи другим странам, в добром имени Советского Союза, как вершине Русской Цивилизации.

Энтузиазм людей поражал: Путиловский завод в Ленинграде произвел 1115 тракторов в 1927 году и 3050 в 1928. После жарких дискуссий на заводе был принят план на 1930 год в 10000 тракторов! Фактически произвели 8935 штук. Анна Луиза Стронг вспоминала о чуде индустриализации:

"Харьковский тракторный завод стоял перед особой проблемой. Он был построен "сверх плана". В 1929 году крестьяне вступали в колхозы быстрее, чем ожидалось. В Харькове гордые украинцы построили свой собственный завод "сверх плана". Весь металл, кирпичи, цемент и трудовые ресурсы были уже распределены на пять лет вперед. Только убедив металлургические заводы дать продукцию сверх плана, Харьков смог получить металл. Для выполнения работ, не требовавших высокой квалификации, десятки тысяч людей – конторские служащие, студенты, профессора –