Лабиринты ревности - Абигайль Кейси

Малышу казалось, что встреча с юной доверчивой пышечкой, благоухающей всеми прелестями верхнего мира, произошла давным-давно.

Что жертва солдафонского гнева всегда была рядом.

Что наивное создание, попавшееся на блеск парадного мундира, как на блесну, всегда рыдало у него на груди.

И что ее юная плоть, ее доверчивость и открытость, ее неуемное желание любить и быть любимой всегда принадлежали только ему, и никому более.

Пещерное время почти незаметно и неосязаемо, но так же безостановочно и неумолимо.

Вот и съедена почти вся тушенка.

Вот и выпита почти вся вода.

Вот и сказаны почти все слова, кроме самых главных.

Пистолетное имя Беретта как-то само собой заменилось на родственное Малышка.

И стали привычными ласковые и нескончаемые поцелуи.

До еды и после.

Перед сном и во время сна.

В каждое свободное мгновение.

А таких мгновений было много, даже слишком.

Счастье взаимного удовлетворения нарастало и нарастало, вопреки кромешной тьме, застойной духоте и неизбежности печального финала.

Малышка все охотней и охотней, все чаще и чаще отдавалась Малышу, как бы стараясь наверстать упущенное и наконец-то получить то, что причитается каждой женщине.

Малыш же старался не разочаровывать ее. Его рукокрылая супруга, его прирожденная вампирша терпеть не могла, как она выражалась, сюсюканья. Она не любила ласк и нежных слов. Их секс был довольно однообразным, быстрым и деловым.

И вот теперь, в самых некомфортных и не подходящих для эротических игр условиях, Малыш вдруг убедился в неисчерпаемости женских возможностей.

Малыш никогда ни с одной женщиной не ощущал такого безграничного слияния и единения, такой гармонии чувств и схожести реакций.

Обоюдная страстность заменила обреченным узникам утраченную свободу, отсутствие света и радужной перспективы.

А потом медленно, постепенно и вкрадчиво начал мерцать робкий огонек любви, пока едва различимый…

Но пещерное время безостановочно и неумолимо.

Вот и съедена почти вся тушенка.

Вот и выпита почти вся вода.

Вот и сказаны почти все слова, кроме самых главных.

Одна пещера на двоих, один спальник и один мрак, соединяющий крепче любых обязательств и клятв.

Малышка давно уснула.

Но Малыш никак не мог перебороть тревожную бессонницу.

Почему этот мир так несправедлив?

Малышка дышала размеренно и свободно, ей было хорошо среди ускользающих, но прелестных сновидений. Там наверняка имелось и жгучее солнце, и полная луна, и электрическое освещение от хрустального бра до уличного фонаря.

Почему истинное счастье должно обязательно закончиться кошмаром?

Малыш постарался найти успокаивающие аргументы.

Осталась последняя банка свинины и последняя бутылка воды.

Дальнейшее — это муки голода и пытки жаждой.

Будь он по-прежнему один, мысли о близком и мучительном финале не тревожили бы его так сильно.

Рано или поздно умрут все.

Даже Солнце неизбежно погаснет.

Надо принять смерть как подобает мужчине.

Эти веские доводы годились для одиночного летального исхода.

Но сейчас Малышу совсем не хотелось отправляться транзитом туда, откуда никто не возвращается. Ему не хотелось терять то, что он обрел ненароком в лабиринте ревности.

А обрел Малыш ни много, ни мало, а настоящую любовь.

Любовь без малейшей фальши, без какого-либо меркантильного расчета и житейской глупости.

И это гарантировали безжалостная пещера, закончившиеся продукты и время, проведенное в этом аду без света, без надежды, без шансов на продолжение их совместной с Малышкой жизни там, наверху, среди людей, не ценящих ни свежего воздуха, ни смены дня и ночи, ни какофонии звуков…

Кто бы мог подумать, что безумие супруги-вампирши, питавшейся его безответной, так и не раскрывшейся полностью, так и не расцветшей любовью, превратит смертельный лабиринт в приют нечаянного счастья?

Хотя формула пещерной любви создавалась совсем не по сложившимся там, наверху, законам, а вопреки им.

Обычный порядок — встретил, познакомился, пригляделся, влюбился — был нарушен.

У подземного рандеву свои правила.

Малыш не всматривался в черты ее лица и не приценивался к стройности ног, высоте груди и крутости бедер — вечный мрак позволял только реагировать на голос, в котором угадывалось разочарованная и обиженная юность то ли девушки, так и не ставшей полноценной женщиной, то ли женщины, все еще прикидывающейся наивной и ранимой.

Обычно мужчина перед решающим объяснением невольно мысленно раздевает единственную и желанную.

Малыш же, наоборот, мысленно примерял различные наряды своей пещерной избраннице, воображая ее то в красно-черной шотландке, то в джинсовой мини-юбке с витым пояском, то в полупрозрачной блузке с просвечивающими бретельками…

У подземных отношений свои законы.

Пещерная обстановка как никакая другая располагает исключительно к естественности, с неизбежным отсутствием условностей.

Малышка отдалась ему сразу, без размышлений и ненужной рефлексии, понимая всем своим женским чутьем, что только таким способом ей удастся привязать к себе внезапно обретенного спутника.

На месте Малыша от такого предложения не отказался бы ни один мужчина. И Малыш не подкачал.

Всю злость на свою дуру супругу, всю ненависть на черную королеву, послужившую поводом для этой дикой ревности, всю ярость сопротивления принудительному отшельничеству пещерный узник преобразовал в тихую ласку.

Чтобы это дрожащее и всхлипывающее существо забыло хотя бы на мгновение о безжалостном солдафоне, обрекшем ее на изощренную казнь.

Чтобы нежность, до сих пор неведомая ей, затмила предощущение страшного финала.

Чтобы вдохновенная, наконец-то разбуженная страсть подарила ей реальное, ни с чем не сравнимое блаженство.

О любви Малыш до поры не думал.

Любовь — это не физиология, это свойство души, которая гораздо сложней, непонятней и тоньше врожденных инстинктов и приобретенных бытовых привычек.

Но постепенно и незаметно в атмосфере отчаяния и безнадежности, в раскаянии и недоумении, в глупых и недоступных мечтаниях вдруг спонтанно и практически одновременно зародилось то, что человечество до сих пор не может ни понять, ни объяснить.