Барабаны осени. Книга 2. Загадки прошлого - Диана Гэблдон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Киты чешутся о доски, чтобы избавиться от паразитов, прилипших к шкуре, – небрежно сказал Боннет. – Мы для них не больше, чем плавающий камень. – Он затянулся, выпустил дым и бросил тлеющий окурок за борт. Тот исчез в тумане, как падающая звезда.
Роджер невольно громко выдохнул. А капитан не заметил, как Роджер выбирался из трюма?
– Борт не пробьют? – спросил он, пытаясь подражать небрежному тону капитана.
Боннет прикурил еще одну сигару и помолчал. Его присутствие выдавал только тлеющий огонек на кончике.
– Как знать? Любая из морских тварей может потопить нас, коль разозлится. Однажды я видел останки корабля – разъяренный кит разнес его в щепки. Борт выступал на три фута, а вокруг плавали обломки. Затонул со всем экипажем, двести душ разом.
– И вы не тревожитесь?
Боннет выпустил очередную порцию дыма.
– Чего переживать понапрасну? Мудрый человек полагается на волю богов и молится, чтобы Дана осталась с ним. – Капитан повернулся к нему. – Вы знаете Дану, Маккензи?
– Дану? – растерянно переспросил Роджер, и тут в памяти забрезжил слабый свет: в детстве миссис Грэхэм напевала ему какую-то песенку: «Дана, Дана, приходи, мне удачу принеси, милость ниспошли богов, и богатство, и любовь».
Боннет весело хмыкнул.
– А ведь вы даже не ирландец. Хотя я сразу распознал в вас человека ученого, Маккензи.
– Я знаю Дану, которая приносит удачу, – сказал Роджер, надеясь, что именно эта кельтская богиня окажется сведуща в мореплавании и станет на его сторону. Он шагнул назад, намереваясь уйти, но цепкая рука схватила его за запястье.
– Человек ученый, – тихо повторил Боннет, все веселье испарилось из его голоса, – но далеко не мудрый. Вы вообще молитесь, Маккензи?
Роджер напрягся, почуяв, что предстоит сражение.
– Да, мудрый человек не тревожится о том, что не в его власти. Однако на этом корабле, Маккензи, все в моей власти. – Захват на запястье стал крепче.
Роджер выдернул руку из захвата. Он стоял напротив капитана, зная, что никто не придет на помощь и бежать ему некуда.
– Чего ради? – равнодушно спросил Боннет. – Девчонка не красавица. Впрочем, ученый муж тоже. Вы рисковали моим кораблем и моим делом ради близости теплого тела?
– Никакого риска, – просипел Роджер. Подойди, подумал он, и руки его сжались в кулаки. Подойди поближе, я захвачу тебя с собой. – У ребенка не оспа, обычная сыпь.
– Простите великодушно, что ставлю свое невежественное мнение выше вашего, мистер Маккензи, но капитан здесь я, – ядовито произнес Боннет.
– Ради бога, это ребенок!
– Вот именно! И ценности не представляет.
– Для вас?
Воцарилось молчание, нарушаемое только скрежетом в белом тумане.
– А для вас что за ценность? – спросил безжалостный голос. – Зачем?
Ради теплого тела. Да, ради него. Ради прикосновений и нежных воспоминаний, ради ощущения жизни, не сдающейся перед лицом смерти.
– Из жалости. Она беззащитна, и кроме меня ей помочь некому.
Боннет чуть отступил, и Роджер подобрался, готовясь отразить нападение. Однако капитан лишь пошарил по карманам, извлекая из них кучу мелкого хлама. Среди прочей мелочовки отыскался серебряный шиллинг.
– Маккензи, а вы человек азартный?
Он бросил ему шиллинг. Роджер машинально поймал монету.
– Давайте заключим пари, – ухмыльнулся капитан. – Выпадет орел – он будет жить, решка – умрет.
Монета в ладони была теплой и твердой. Руки стали влажными от пота, но ум работал четко, холодный и острый, словно нож для колки льда. Он посмотрел на капитана, просчитывая, как внезапно напасть на него и выкинуть за борт – в царство китов и акул, а рука, будто сама, подбросила монету вверх. Вращаясь, она ударилась о палубу. Мышцы сковало от напряжения.
– Похоже, сегодня Дана на вашей стороне, сэр, – донесся мягкий ирландский говор Боннета, наклонившегося над монетой.
Роджер выдохнул, чувствуя, как камень свалился с плеч, и вдруг капитан разогнулся и схватил его за плечо.
– Прогуляйтесь со мной, Маккензи.
Роджер чувствовал дрожь в коленях, однако тело послушно передвигалось, ступая след в след за силуэтом Боннета. На корабле стояла гробовая тишина. Прошло немало времени, прежде чем Роджер осознал, что капитан продолжает говорить, повествуя о своей жизни.
Боннет был родом из Слайго. Он рано осиротел и быстро научился заботиться о себе самостоятельно. Сперва устроился юнгой на корабль, чтобы прокормиться, но жалованье было столь скудным, что он подыскал себе работу на берегу в Инвернессе – рыл котлован под фундамент дома, строящегося недалеко от города.
– Мне едва исполнилось семнадцать, – говорил капитан, – я был самым молодым из рабочих. Не знаю, почему они меня невзлюбили. Возможно, за мою ершистость, может, завидовали молодости и силе, а может, просто считали меня чужаком. Так или иначе, вскоре котлован вырыли и начали возводить стены.
Боннет прикурил очередную сигару и выпустил клуб густого дыма, нависшего над головой.
– Вскоре котлован вырыли, – повторил он с сигарой в зубах. – Когда я отправился в свою времянку, меня остановили двое парней, с которыми я работал. У них была бутылка виски, и они предложили с ними выпить. Мне следовало насторожиться, ведь они были подозрительно дружелюбны, раньше подобного за ними не замечалось. Тем не менее я согласился. Я выпил, потом выпил еще и еще; в конце концов, я сильно захмелел, потому что прежде пил лишь пиво. На улице стемнело; и тут эти двое схватили меня за руки и швырнули в грязный сырой подвал недостроенного дома.
Там собрались все рабочие. У кого-то был фонарь, и среди прочих я увидел Безумного Джоуи. Безумный Джоуи был бездомным, жил под мостом, питался гнилой рыбой и разными помоями. У него не было зубов, а вонял он так, что резало глаза.
Пьяный в стельку, я не мог понять ничего, что говорили эти люди. Они спорили, иногда ругались, периодически раздавался злобный смех. Потом кто-то из них сказал, что можно будет не выплачивать мне зарплату за прошлую неделю. Очевидно, меня решили убить.
Я и прежде слышал легенду: строители приносят жертву земле, пуская кровь под фундамент, чтобы стены стояли крепче, – но я пропускал подобные разговоры мимо ушей. Думал, это безобидная традиция, когда жертвой становится домашняя живность не крупнее петуха.
Во время рассказа капитан вглядывался в туман, словно в пелене перед ним снова прокручивали кадр за кадром те давние события.
– Они все болтали, – продолжил Боннет, – а громче всех шумел нищий, он хотел выпить еще. Затем заводила сказал, что пришла пора сделать выбор. Он спросил у меня: орел или решка?
Я был слишком слаб, чтобы произнести хоть слово. Небо надо мной кружилось, из глаз сыпались искры. Тогда заводила пояснил, что если выпадет орел – я останусь в живых, а выпадет решка – погибну. И подбросил в воздух серебряный шиллинг. Монета упала прямо возле моей головы, но у меня не было сил повернуться и посмотреть, как решилась судьба. Заводила наклонился, поднял шиллинг и сделал вид, будто меня здесь нет.