Время расплаты - Юлия Еленина

Ненавижу бюрократию.

Итак, что делать дальше? Пожалуй, стоит съездить в военную часть.

Сразу я, сидя в машине, попытался найти в интернете что-нибудь по поиску «майор Горецкий, войска связи». Нашел небольшую заметку в местных новостях, суть которой сводилась к тому, что, возвращаясь домой, майор Горецкий попал под машину. Водитель с места происшествия скрылся, свидетелей нет.

Ситуация не самая необычная или странная. Сколько идиотов можно найти за рулем, столько и ежедневно переходит дорогу где попало.

Что ж… ça arrive dans la vie (прим. автора: фр. так случается в жизни).

Черт возьми, а не забыл же французский. Хотя как тут забыть, если мне очень нравился учитель и методика преподавания?

Улыбнувшись воспоминаниям, кроме которых, у меня ничего светлого как будто в жизни не осталось, я поехал в военную часть. Дело близилось к вечеру, но в любом случае дежурных офицеров найду, если за пятнадцать лет ничего в армии не изменилось.

Как только я свернул с трассы, дорога пошла через лес, пока передо мной не появился поселок, в конце которого и находился нужный мне объект. Бросив машину прямо напротив КПП, я потянул на себя железную дверь и оказался перед дежурным. Он устало посмотрел на меня через окошко и сказал:

— Время посещений окончено.

Бля, здесь не учат нормально разговаривать, что ли? Как в тюрьме.

— Мне нужен кто-нибудь из дежурных офицеров.

Парнишка напрягся и даже оторвал свой зад от стула.

— Извините?..

Он явно не знал, что надо делать в подобных случаях. Тем более когда я приложил к окошку удостоверение. Вряд ли он там что-то толком прочитал, как и вряд ли знает, что не имеет права меня пускать на территорию части.

— Мне надо позвонить, — засуетился ефрейтор, ища то ли внутренний телефон, то ли мобильный, иначе его суетливые движения не объяснить.

После метаний паренька ко мне через полчаса вышел хмурый подполковник. Перегаром от него несло за версту, и я уже решил, что разговора не получится. Но вопрос прозвучал трезво и внятно, когда мы устроились на месте ефрейтора, которого отправили покурить.

— Что вы хотели?

— Меня интересует майор Горецкий, он работал у вас…

— Гена? — не дал мне договорить подполковник, который представился Леонидом Олеговичем. — Он же умер.

— Как раз об этом я и хотел поговорить.

— Но он же погиб не в части. Мы сами были в шоке, когда узнали. Гена, ну, Геннадий Станиславович, который Горецкий… Он был хорошим человеком.

Вот как раз после этих слов и завоняло дерьмом.

— А я могу с кем-нибудь поговорить, кто его хорошо знал?

— Извините, — вроде бы мягко, но с нажимом сказал подполковник. — Вы же понимаете, что это вне вашей юрисдикции. Если ко мне придет военная прокуратура, то пожалуйста. А так вот… Без заведенного уголовного дела, без причины я не могу пустить вас на территорию военного объекта.

— Конечно. Вы правы, — поднявшись и пожав потную руку Леонида Олеговича, попрощался я с улыбкой.

Пусть думает, что я ничего не заметил. А что-то определенно есть. Но в военных частях сор из избы не выносят. И настаивать бесполезно. Проще поговорить с теми, кто знал Горецкого вне работы.

Выйдя из части, я поехал к Лиле. Да, у меня снова зависимость от нее. Я расстался с ней на полдня, а ломает так, как будто все кости через мясорубку.

Возвращение к тому, с чего все началось. Я будто снова двадцатилетний пацан, готовый сидеть перед ее подъездом. Но пока я думал, что буду делать, Богданов решил за меня…

Недостаток сна и усталость сказались на реакции, когда я пропустил удар. Увернулся в последний момент, когда лезвие вроде бы лишь царапнуло кожу, но крови полилось будь здоров. Хотя тут только идиот заговорил бы о здоровье.

— Не на того нарвался, — слова, прозвучавшие за спиной, когда бок пронзила боль.

Я терпел боль намного хуже, но тогда не было такой кровопотери, от которой холодели пальцы, мутилось сознание…

И рядом со мной был врач.

Дойти, только бы дойти…

Я прижимал руку к ране, понимая, что только шок помогает мне двигаться дальше.

Вышел покурить, блядь!

Пас меня толковый человек, я даже не успел заметить, куда он пошел. Я понимал, что пока мыслю здраво и хожу нормально только из-за шока — уже проходил через это. За руль нельзя. К Арсену нельзя. Только один выход…

Я, превозмогая боль, которая начала пробираться не только в тело, но и травмировать мозги, поднялся наверх. Будь дома, Лиля, иначе я сдохну как собака на твоем коврике.

Она открыла дверь, я переступил через порог и понял, что все… Это пиздец. Оперся на стену, понимая, что сейчас запачкаю все здесь кровью.

— Женя, тебе надо в больницу!

Она была в панике, в голосе такое волнение, как будто я ей не безразличен.

— Лиля… Ты врач…

Я говорил так, как будто был пьяным. Дошел до дивана — последний рывок, на который я был способен.

Она сидела передо мной на полу на корточках, ее руки были в моей крови, и Лиля сказала с истеричными нотками в голосе:

— Женя! Я психиатр, а не хирург. У меня был курс, но…

— Ты сможешь!

— У отца должна быть полная аптечка. Он предусмотрительным… был…

Лиля поднялась и начала искать, а я стянул куртку, уже превозмогая такую боль, которой раньше не чувствовал.

Блядь! Это же невыносимо!

— Женя, тебе все-таки надо в больницу.

Она, найдя аптечку, снова опустилась передо мной на колени и посмотрела на рану.

— Ты можешь просто зашить? — спросил я.

— Наверное. Но может быть воспаление или…

— Зашивай.

— Тогда раздевайся.

Черт возьми, я не хотел, чтобы она это видела. Дополнение к моей татуировке явно не придется Лиле по душе.

Я поднял до груди свитер и спросил:

— Так пойдет?



Я была в панике. Она не давала думать и сосредоточиться, заставляла бессмысленно метаться и вспоминать анатомию.

Женя выглядел плохо, да и я, наверное, не лучше. В больницу он ехать не хотел, от вызова скорой тоже отказался. Я не знала, как обстоят дела в России, но, скорее всего, врачи тоже должны обратиться в полицию. Хотя рана такая, что можно списать на что угодно — не огнестрельное же.

Черт!

Я один раз накладывала швы, когда училась, и то трупу. Практика, мать ее!