Игра законом - Роман Симоненков

– Ты продолжаешь думать, что все где-то снаружи, вне тебя? Пойми, рай и ад не в конце жизни, они здесь и сейчас. Дороги открыты всегда, шлагбаумов нет. В любой момент ты сама выбираешь дорогу между раем и адом.

– Я обязательно позвоню, – единственное, что смогла выдавить из себя удивлённая девушка. Её подруга перестала плакать, достала зеркальце и пудрила заплаканное лицо.

Денис с нежностью пожал хрупкие стебельки женских рук и, превозмогая желание остаться, вернулся на своё место. Сергей Харитонович светился от счастья. Теперь он был уверен, что сумел воспитать настоящую личность.

* * *

Для того, чтобы подняться в небо, не обязательно нужен аэропорт, туда можно попасть из любого закоулка.

Окружающий мир с самого рождения был не очень-то благосклонен к нему, но этот мир всегда оставался, по крайней мере, понятен, и Глеб знал, чего от него можно ожидать. И вот теперь всё близкое, непоколебимое и сверхнадёжное рухнуло, оставив его один на один с чужим и непознанным, а потому тёмным, неопределённым и страшным. Камера СИЗО встречала хоть не родными, но знакомыми лицами, и надо же такому быть, Жига поймал себя на мысли, что даже рад снова оказаться тут и увидеть ребят. Жура и Сеня кидали карты. Шкаф в задумчивой неге чертил неровным почерком очередное послание на волю. Не надо было быть семи пядей, понятно как дважды два, что радостные приветственные улыбки узников зарождались где-то глубоко в светлых катакомбах сердечного силового центра.

– Лепетайло не отсохло за три дня? Очная ставка для книги Гиннеса, – Журавкин причудливо пружинил на кровати и ловко по воздуху перекидывал колоду карт.

– Что нового, Андрюша? – Корчагин оказался за столом напротив Шкавцева.

– Имею всё, чтобы выживать, но, не имею ничего, чтобы жить, – сострил Шкаф.

– Ну, этим ты как раз не сильно отличаешься от тех, кто там, за «колючкой». Миллионы людей именно так и живут. Изолятор хоть заставил тебя понять это, да ещё и шутить по этому поводу, – размышляя, Глеб ручкой на чистом листе бумаги бездумно выводил фигуру непонятной формы. Получилось нечто похожее на сердечко.

– Моя пословица «лучше бессонные ночи, чем голодные дни». Не хотел выживать, жить полной грудью мечтал, вырваться думал, – продолжал с тяжёлым юморком Андрей и смачно откусил лежащее на столе яблоко белый налив.

Жига нарисовал яблоко внутри бумажного сердечка и улетел в прошлое, когда летом они с Варварой на два дня смогли выбраться из Москвы. В целях ознакомления с самобытными обычаями нашей многонациональной страны, Боровский район Калужской области гостеприимно распахнул двери для представителей многих этносов. Выходные в гостиничных номерах Этномира стали праздником для души и для тела. Гуляя по лесу и сбившись с пути, Глеб с Варварой вышли к садовому товариществу, где добродушный старик, указав дорогу, щедро угостил медовым белым наливом. Неповторимый и незабываемый до сих пор аромат яблок наполняла силой долгая прогулка на свежем лесном воздухе. Сравнить эти яблоки Глеб мог только со вкусом бананов в детстве. Мама приносила их невызревшими, зелёными, и приходилось ждать несколько изматывающих дней. Иногда сила воли оставляла, и наслаждение заморским фруктом портило вяжущее и стягивающее уголки губ послевкусие.

– Какая разница, бессонные ночи или голодные дни… ко всему привыкаешь, – в словах Семёна Клевцова слышались нотки отрешённости и пессимизма.

– Хрен тебе на постном масле, Сеня, – парировал резко Шкаф, – я к дерьму всякому не привыкаю, оно меня только выедает изнутри. Помнишь, как Высоцкий пел: «Пусть впереди большие перемены, я это никогда не полюблю…»

– Это тебе так только кажется. Вопрос времени. Мы даже к женам своим и то привыкли, – Семён изобразил какую-то кислую физиономию.

– Я свою жену люблю, – упорствовал Андрей.

– А я люблю любовницу, да и то бывшую, – грустно признался Корчагин, думавший в это время о Варваре.

– Люблю, когда разговор закручивается. Хлебом не корми, дай поразмышлять вслух и вместе, – вмешался в разговор Саша Журавкин. – Был момент в жизни, когда всё достало, всё приелось, будто цвета мира померкли. Я купил билет туда-обратно до Дубны, сел на электричку с Савёловского вокзала и просто ехал.

– И привык ехать, – перебивая, засмеялся Шкаф.

– Пришло понимание на обратной дороге, через три часа, – игнорируя прикол товарища, продолжал Жура. – Ты, Шкавцев, сидишь и поглаживаешь бровь. Сначала ощущал, видимо, что-то приятное. Теперь, через 3 минуты, чувства стали нейтральными, а через десять минут ты перестанешь вообще замечать свои пальцы на теле. Тактильная адаптация. Помните, неделю назад свет выключали? Сначала мы все ослепли – ничего не видно, но через несколько секунд зрение уже к нам вернулось. Зрительная адаптация. Люди к тухлой картошке привыкают и на чёрную икру смотреть не могут. Вкусовая адаптация. Глеб, ты сейчас с улицы недавно вернулся, запах приятный в камере у нас? – поворачиваясь к столу, спросил Саша.

– Честно говоря, не очень…

– А привыкание органов обоняния, как и зрения, и вкуса, и ощущений в прошлых примерах, уже сделало так, что ты перестал замечать этот запах. Человек адаптируется, это защитный механизм! Народная мудрость говорит: «Человек привыкает ко всему!»

Вспомните, мужики, в детстве мир был особенно ярким, небо особенно голубым, а соль особенно солёной! А сейчас мы привыкли! Ну, мир и мир. Всегда такой. А первый восторг от моря! Сейчас всё куда скромнее. Сколько у вас было любимых песен? То же самое привыкание…

– Жура, ты прав, тут с чем-то трудно не согласиться, – в тон ему произнёс Глеб, – любовь, однако, самое сильное, и самое яркое, и самое неизученное чувство. К жене я привык, к Варваре, кажется, привыкнуть невозможно, она такая разная…

Спор вспыхивал и затухал, но Глеб уже игнорировал, разглядывая неровности потолка и неравномерность наложенной на него краски. Открыв для себя новый мир или, точнее сказать, расширив его границы, Корчагин думал о том, что важнее подходить друг другу на уровне сущностей, на самом высоком уровне понимания. Любовные вибрации при этом будут идти на одной волне, и законы привыкания такой любви не страшны.

На очной ставке адвокат обещал приехать послезавтра, предварительно встретившись с Зацепиным. Жига, как не раз у него уже бывало, отпустил внутри себя струны, перестал дёргать за вожжи коней и позволил ситуации разрешаться самостоятельно. Себе он определил роль смотрящего со стороны, что иногда очень помогало оценивать вещи здраво, не впадая в чувственный кретинизм. Глеб был не уверен в необходимости очередного адвокатского посещения, но решил воспользоваться такой возможностью для весточки Варваре. Можно будет потом из Москвы послать курьера, а самое главное, конверт будет снежно-белым, без отметки о месте нахождения отправителя. До наступления темноты несколько раз хруст и шелест рвущейся бумаги летел в мусорное ведро. Ночью импульсивные вспышки эмоций стали материализоваться, а слова стали приобретать форму и выстраиваться в дружные ряды. Оставалось сохранить в памяти эти ряды и утром наложить их на бумагу. Проснувшись, плутая в мыслях и желаниях, пробуя обуздать их и привести в привычное для ума состояние, бывший детектив пришёл к выводу, что письмо нужно отправлять без текста. Простой чистый конверт без реквизитов отправителя хранил в себе шесть четверостиший, которые ночью смысловой лавиной свалились к нему из инфосферы. Глеб разглядел в любимом человеке стихии огня, воздуха, земли и воды. Каждый природный элемент щедро одарил Варвару своим законным присутствием.