Тюрьма, зачем сгубила ты меня? - Владимир Колычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Когда, говорят, бродило? Сегодня ночью? – насторожился Карцев. Недоброе предчувствие ледяной рукой коснулось его горла.
– Да, сегодня…
Похоже, и адвокат разволновался так, будто призрак угрожал его собственной безопасности.
– И по чью душу? – невольно сорвалось с уст Карцева.
Илья Дмитриевич отнесся к вопросу совершенно серьезно.
– Не знаю.
– Ерунда все это, – словно стряхивая с себя наваждение, тряхнул головой Карцев.
– Действительно, ерунда.
Судя по той улыбке, которая появилась на лице адвоката, оптимизм арестанта оказался заразительным.
– Что-то мы с вами заговорились. Перед нами призрак народного суда маячит, а мы в мистику вдруг ударились… Я тут хотел обсудить с вами одно давнее дело. Об изнасиловании…
– Не понял! – всполошился Георгий.
– Ну, изнасилование было. Вашу девушку убили. Давно еще, в восемьдесят седьмом году… Сначала изнасиловали у вас на глазах, а потом убили…
– Мою девушку?! У меня на глазах?!
– Да. Я поднимал материалы уголовного дела, там все ясно написано. Подозреваемый – Пермяков Егор Артемович, позже осужденный по обвинению в убийстве…
– А, ну да, было такое… – сдался Карцев.
– Такое ощущение, как будто вы забыли этот давний эпизод, – заметил адвокат.
– Да нет, не забыл… Хотел забыть. Да как забудешь… Зачем вы мне об этом напомнили?
– Насколько я знаю, после этого события вы проходили курс лечения у частного психотерапевта.
– Кто вам такое сказал?
– Ваш друг. Лежнев Максим Игоревич.
– А-а, Макс… Нашел, что вспомнить.
– Правильно сделал, что вспомнил. И психотерапевт вас вспомнил. К счастью, он жив и может дать показания.
– Какие показания?
– О том, что вы пережили сильнейшее душевное потрясение.
– Зачем это?
– Вы меня удивляете, Георгий Степанович. Я собираю факты, подтверждающие вашу, скажем так, психологическую неуравновешенность, ранимость вашей души… Мы же договорились придерживаться версии, что гражданку Пахомьеву Елизавету Михайловну вы убили в состоянии сильного душевного волнения. И показания вашего психотерапевта как нельзя лучше повышают убедительность этой версии…
– Может быть, может быть, – не стал спорить Карцев.
В камеру он возвращался с тяжелой головой. По пути к своей шконке бить никого не стал, на Тольку даже не глянул. Лег на койку, задернул ширму… Девушку его убили. Давно, двадцать лет назад. Убили. Но кто это сделал?
* * *
Татьяна шла через луг, по нахоженной тропке, от Алексеевского пруда, в строну своего дома. Походка шаткая, как будто Таня косолапая. Гоша Карцев стоял у нее на пути. Вместе с Вадиком и Максом прятался за стогом сена – Татьяна не могла их видеть. Место безлюдное. Жарко, дурманящий запах свежескошенной травы и полыни. И в душе горячечный жар.
Татьяна вздрогнула, когда он вышел к ней, перегородил ей путь. Некогда белая кепка низко натянута на глаза, в зубах соломинка, руки в карманах брюк, одна нога на пижонский манер выставлена вперед.
– Куд-куда! Куд-куда! Вы откуда и куда?
– Откуда надо, – в испуге отступив на шаг, растерянно пробормотала девушка.
– К бабушке ходила, да? Пирожки ей носила? – продолжал куражиться Гоша.
– Может, и к бабушке. Может, и пирожки.
– А где волк? А где твоя красная шапочка? Тюкнул тебя волк, да? Под кустом на бережку? А шапочкой своей ты подтерлась, да?
– Дурак!
– С Егоркой была, да? С Егоркой, я спрашиваю?
Гоша точно знал, что его Татьяна напропалую гуляет с алексеевским Егором. Знал, что изменяет ему без зазрения совести. И чем они в лесной тиши у пруда занимаются, тоже знал.
– Да пошел ты! – возмущенно взбрыкнулась она.
– Что ты сказала?!! – заорал Гоша.
– Да, была с Егором. Была! Что хочу, то и делаю, понял! И ты мне не указ!
– И что ты с ним делала?
– То и делала!
– Сука! Тварь!
Он представил, как Егор укладывает Татьяну на траву, обнажает ее большую красивую грудь, как прикасается губами к ее соскам… Пальцы сами, как будто бы без его участия влезли в отверстия шипованного кастета, с которым Гоша не расставался даже ночью. Он готов был убить Егора, растерзать его, разорвать на части. Но не было его здесь. И всю свою неконтролируемую злость он обрушил на девушку.
Казалось, он собирался влепить Таньке пощечину, но почему-то рука при ударе сжалась в кулак, а в нем кастет. Шипованная железяка с поразительной легкостью сломала височную кость…
Девушка умерла не сразу. Сначала упала на землю, с широко раскрытыми от ужаса глазами, несколько раз конвульсивно дернула ногой и уже тогда затихла.
– Гоша, ты что натворил? – оторопело вытаращившись на убийцу, спросил Макс.
– Это не я… Оно само… Эй, поднимайся. Хорош притворяться!
Но девушка не поднималась. Она лежала неподвижно, устремив навеки застывший взгляд в небо.
– Она не притворяется, – испуганно пробормотал Вадим. И чуть погодя, добавил: – Вляпался ты, Гоша!
– Я вляпался?! – тщетно пытаясь унять нервную дрожь, возопил Карцев. – Нет! Это мы вляпались!
– Я здесь ни при чем! – отчаянно мотнул головой Макс.
– Я тоже! – Вадим кивнул с таким рвением, что подбородком едва не протаранил себе грудную клетку.
– Но мы же вместе, пацаны… Всегда вместе… Никто не поверит, что вы здесь ни при чем…
– Но ведь она твоя девка, – ожесточенно расцарапывая пальцами затылок, сказал Макс.
– Почему моя? С Егором она гуляла… На него и валить все будем. Уходим, пацаны. А то еще увидят нас здесь…
Карцев почти уверен был в том, что совершенное им преступление останется безнаказанным. Если, конечно, друзья не подведут.
* * *
Следствие вышло на Егора Пермякова, экспертиза подтвердила, что накануне смерти он имел с потерпевшей физическую близость, дома у него нашли шипованный кастет, которым он мог, предположительно, убить девушку… Но к обвинению в убийстве его намертво пригвоздили показания Георгий Карцева, Вадима Коваля и Максима Лежнева. Напрасно Георгий сомневался в своих друзьях. Вместе с ним, они дружно подтвердили, что видели, как Пермяков убивал Татьяну Глебову…
Сколько лет прошло с тех пор, сколько воды утекло. Но невозможно вытравить это событие из памяти. Да и само небо, похоже, остро напомнило ему об этом… Карцев встрепенулся, отдернул ширму, сел на шконку свесив ноги.