Сталинский проконсул Лазарь Каганович на Украине. Апогей советской украинизации (1925–1928) - Елена Борисёнок

Как пишет Л. Д. Якубова, разговоры о «принудительной евреизации» стали специфическим признаком коренизации в УССР, «они начались с первых ее шагов и не прекращались до конца 30-х гг., время от времени приобретая громкий общественный резонанс». Республиканские власти связывали нежелание евреев отдавать детей в национальные школы преимущественно с недостатками пропаганды и агитации. Между тем, как пишет украинский историк, сопротивление было вызвано рядом взаимообусловленных факторов. Во-первых, в нем проявлялось нежелание русскоязычного еврейства возвращаться в лоно национальной культуры. Во-вторых, значительное предубеждение в среде еврейства относительно советской школы возникало в результате низкого качества образования и неясных перспектив его продолжения. В-третьих, непримиримую позицию к советской школе заняли сторонники традиционного духовного образования и поборники иврита, которые рассматривали «идишизацию» как насмешку над еврейским духовным и культурным наследием. При этом «аналогичные стереотипы этнокультурного поведения в большей или меньшей степени отмечались во всех этнических общинах», в том числе в среде немцев, поляков, греков[337].

Активизация проведения украинизации с приходом Л. М. Кагановича обострила ситуацию, и весна 1925 г. выдалась бурной. Проблема отношений между «коренной национальностью» и нацменьшинствами привлекла внимание центрального руководства. Вопрос «Об охране прав национальных меньшинств» рассматривался на заседании Политбюро ЦК РКП(б). 16 апреля 1925 г. было принято решение о создании специальной комиссии под председательством М. И. Калинина, в ее состав вошли Ю. Ларин, Ф. Я. Кон, Н. И. Бухарин, Г. И. Бройдо и С. М. Диманштейн. В июне работа комиссии завершилась «ввиду того, что предложения комиссии в основном вошли в резолюцию III съезда советов СССР по советскому строительству». 29–30 апреля в Москве состоялось совещание по вопросам украинской и белорусской работы в Советской России. Инициатором выступил Совет по просвещению нацменьшинств Наркомпроса РСФСР, в совещании участвовали представители Наркомпросов УССР и БССР. Речь шла о неудовлетворительном состоянии украинской и белорусской работы и невнимательном отношении, доходящем иногда «до полного отрицания существования самого вопроса». В принятой резолюции были обозначены основные направления перевода школьного образования на украинский язык преподавания в регионах компактного проживания украинцев. Было решено просить центральные органы «дать местам твердые директивы по украинскому и белорусскому вопросам»[338].

В мае проблема национальных меньшинств активно обсуждалась на III съезде Советов СССР. Инициативу проявил Юрий Ларин (псевдоним известного революционного деятеля Михаила Залмановича Лурье, 1882–1932), член Президиума ВСНХ и Госплана. Признав, что «образование национальных советов уже начато на Украине и в Белоруссии», он заявил также, что «пока это — первые и очень слабые ласточки», что «целые города с десятками тысяч населения другой национальности, чем данная республика, не имеют в местном совете делопроизводства на их языке», что приводит «к отрыву избранных органов от трудящегося населения этих пунктов» и «извращению практической деятельности административных органов»[339].

Ларин отметил «чрезвычайную чувствительность» к участию «русских элементов в управлении и к русскому языку» в национальных и автономных республиках. Между тем, по мнению докладчика, русские, оказавшиеся национальным меньшинством в республиках, имеют право на защиту своих интересов: «…каждое национальное меньшинство любой республики, т. е. русские, поляки и евреи на Украине и в Белоруссии, русские — в Киргизии, украинцы на Кубани, украинцы в Воронежской губернии, белорусы в Гомельской губернии, — вообще каждое национальное меньшинство, населяющее какую-нибудь деревню, город или местечко, словом, какую-нибудь территориальную часть, имеет право выделиться в отдельный территориальный совет с делопроизводством на своем родном языке»[340].

Критике подверглась языковая политика некоторых местных властей. По мнению Ларина, совершенно правильно, «когда в наших национальных республиках требуют, чтобы советские органы умели объясняться на языке данной республики», однако совершенно неправильно, когда «мерами административного преследования этот язык вбивают в рот тем гражданам, которые на нем говорить не умеют, не могут, и которые привыкли говорить на своем родном языке»[341].

Ларин в качестве примера привел события, имевшие место на Украине. В г. Проскурове 3 января 1925 г. было расклеено объявление: «„Во исполнение обязательного постановления проскуровского окружного исполкома предлагается“, — а надо сказать, что в Проскурове население состоит только из евреев и поляков, — и в таком городе Проскурове „предлагается продлить подписку на «Висти» ВУЦИК, сроком на 4 месяца, т. е. С 1 января по 1 мая 1925 г., не позже 13 января 1925 г. в следующем алфавитном порядке: подписчики, фамилии коих начинаются на А, Б, В, — 5 января (смех); подписчики, фамилии коих начинаются от Г до Ж — 7 января; подписчики от З до Л — 8 января; подписчики от М до Р — 9 января“ и т. д. до буквы Я, которая кончается 13 января»[342]. Ларин сообщил, что далее в этом объявлении следовало: «„Лица, несвоевременно продлившие подписку после 13 января сего года“… (что кто-нибудь совсем не подпишется, этого даже в мыслях не допускается) „несвоевременно продлившие подписку после 13 января сего года, будут оштрафованы (смех, аплодисменты) в административном порядке до 300 рублей золотом или подвергнуты аресту до 3 месяцев“ (смех, аплодисменты)»[343].

Докладчик заявил, что подобные объявления типичны «для десятков округов на Украине», причем у него имеются списки этих округов. Например, русские рабочие Донбасса жаловались: «Мы выписываем „Правду“, мы выписываем „Рабочую газету“, а у нас ходят поголовно все дворы с милицией и требуют, чтобы мы выписывали украинские газеты, на украинском языке, которого мы не знаем, на котором дома не говорим и для выписывания которых не имеем средств»[344].

Ларин подчеркивал, что подобных фактов много и он не может привести их все. Тем не менее еще один вопрос он счел нужным затронуть: вопрос обучения детей и выбора языка обучения. «В одном большом и очень важном губернском городе, который недавно претендовал на то, чтобы быть столицей оной республики, при определении количества школ, которые нужно было открыть в данном городе на языке данной республики, с одной стороны, и на русском и еврейском — с другой, сделана была такая штука, — возмущался Ларин. — Взяли не соотношение национальностей данного громадного губернского города, имеющего сотни тысяч жителей, преимущественно евреев и русских, а население всей губернии, имеющей 4 000 000 жителей, и сосчитали, сколько процентов составляет коренное население в данной республике и сколько прочее. И открыли школы в губернском городе для русских, евреев и др. не по тому проценту, который это население составляет в данном городе, а по тому, который они составляют относительно всей губернии. Маленький статистический фокус»[345]. Выступающему с места сразу же задали вопрос: «Это Киев?» Ларин уклонился от ответа: «Я не хочу сказать, что это — Киев. Потому что не хочу обидеть другие города, которые прибегают к такому же способу»[346].