Обман - А. Брэди

– Итак, – наконец начинает она. – Вы уже прошли часть тестирования на этой неделе. Как все было?

– Нормально.

– Хорошо, очень хорошо. Обычно доктор Янг берет на себя опросники и анкеты и подсчитывает баллы, а я, так сказать, заступаю во вторую смену и больше занимаюсь интервью и обсуждениями.

– Да. Только Трэвис в понедельник уже успел приступить к интервью.

– Да… э-э-э… – Она не знает, как реагировать на то, что я называю доктора Янга просто Трэвисом. – Да. Ну тогда мы просто продолжим. Я прочитала его заметки, так что нам необязательно говорить на темы, которые вы уже обсудили, если вы считаете, что это не имеет особого значения.

– А вы полагаете, смерть моей матери имеет значение? – Надо было выкурить перед этим пачку сигарет.

– Нет, если вам самой не хочется об этом поговорить. Видите ли, я предпочитаю более структурированный подход в том, что касается собеседований. Вы не возражаете, если я возьму дело в свои руки? Мы можем сделать десятиминутный перерыв в середине сеанса, если захотите.

– Никаких проблем, доктор Брукс.

Я сижу на стуле с приделанным к нему письменным столиком. Рядом со мной – кофе и бутылка воды, пара карандашей, которые я вытащила из волос, и мое расписание на день. Ноги я вытянула перед собой и скрестила в щиколотках, руки сложила за головой и переплела пальцы. В этой позе у меня страшно болит спина, но она должна показать, что я расслабленна и беспечна. Меня нельзя отнести к какой-то там категории, всего лишь задав несколько вопросов. Нельзя вынести определение как личности.

– Доктор Янг написал, что вы росли без отца, с одной только матерью, и она умерла, пока вы учились в колледже. Это верно?

– Да.

– Вы когда-нибудь обращались к психологу или проходили психотерапевтическое лечение? – Ее ручка зависает над желтой страницей. Она готова на лету перехватить все золотые крошки, которые вылетят сейчас у меня изо рта.

– Согласно требованиям, я была обязана два года посещать психолога, когда училась в колледже. Как и каждый кандидат в PhD[11] в нашей профессии. Но я уверена, вы и так это знаете.

– Я психиатр, доктор Джеймс, а в медицинских университетах нет таких требований. Но вы правы, я в курсе, что для будущих психологов такая практика существует. А других психологов или психотерапевтов вы посещали? – Она уже здорово раздосадована и как будто чувствует во мне конкурентку. Но мне совершенно все равно. А жаль. Лучше бы было не все равно.

– Когда я училась в девятом классе, наш школьный психолог порекомендовал мне походить на сеансы к какому-нибудь еще психотерапевту, потому что я была одной из очень немногих в школе, кто рос в неполной семье. Моя мать дала согласие, и я пошла к местному психиатру. Уже не помню, как долго я с ним занималась – не слишком недолго. Может, пару месяцев.

– Вы помните, что вы с ним обсуждали?

– Да, помню. Помню, что не важно, с какой проблемой я к нему обращалась, на какие темы хотела поговорить, он всегда поворачивал разговор на моего отца. Он заранее решил для себя, что причина всех осложнений в моей жизни – это отсутствие фигуры отца. Поэтому он постоянно твердил, что мне нужен отец. Но отца у меня, разумеется, не было. Он предлагал решение, которое было объективно невыполнимо, и в тот день, когда поняла, что умнее его, я вынеслась оттуда как вихрь.

– Вынеслись как вихрь?

– Попыталась вынестись как вихрь. Я вынеслась в туалет, потому что двери были рядом. Так что мне пришлось внестись обратно и уже потом вынестись как положено. Как вихрь, само собой. И еще я забыла там куртку. Словом, план был выполнен не особенно хорошо.

– Вы удивительно хорошо помните детали для происшествия двадцатилетней давности.

– Двадцатитрехлетней. – «Не надо со мной бодаться, доктор медицины». – На самом деле отчасти из-за этого человека я и решила стать психологом.

– Из-за этого психиатра? Почему?

– Я подумала, что в этой области остро не хватает компетентных и действительно внимательных к пациенту специалистов.

– И вы полагаете, что вы именно такой специалист?

– Так точно, доктор Брукс.

– И что было дальше? – Ее это совсем не позабавило.

– После того как я выбежала из кабинета? Он связался с моей матерью и попытался убедить ее продолжить сеансы.

– И вы продолжили?

– Я нет, но моя мать – да.

– Ваша мать?

– Да. Вместо меня к нему стала ходить моя мать. Она заняла мое место в кресле и старательно рассказывала моему психотерапевту о моих проблемах – то есть проблемах, которые у меня были, по ее мнению. Она аккуратно и тщательно обходила тему ее собственного участия в моей жизни, того, как она на нее влияет, и винила во всем моего таинственного отца. Которого там не было и который не мог себя защитить, потому что существовал в основном в ее деформированной памяти. – Я склоняюсь вперед и практически рычу: – Ведь это то, что вы хотели от меня услышать?

– А это то, что вы хотели мне рассказать?

«Ненавижу психиатров».

Когда сеанс заканчивается, я придерживаю для нее дверь, нависая, как башня, и в какой-то момент меня вдруг одолевает желание шлепнуть ее по руке, чтобы все бумаги разлетелись и мои ответы смешались с чужими.

Отчаяние заставляет человека делать странные вещи.

8 декабря, 16:17

Телефон вибрирует, и, когда я вижу, что сообщение от Эй Джея, у меня мгновенно потеют ладони, совсем как у подростка. «Скучаю по тебе», – пишет он, а дальше следует ряд эмодзи с весьма прозрачным намеком. Все, что делает и говорит Эй Джей, как будто заряжено сексом, и это каждый раз на меня действует. Меня совсем не задевает, что общаемся мы поверхностно, почти буквально с помощью одних только смайликов, эмодзи и обмена телесными жидкостями. Я начинаю отвлекаться и думать бог знает о чем, но внезапно раздается стук в дверь.

– Сссссэээээээм, сегодня очень важный день, и мне-надо-с-тобой-поговорить. – Эдди открывает дверь и маячит на пороге кабинета.

– Хорошо, Эдди. – Я убираю телефон в ящик стола и пытаюсь вытряхнуть из головы эротические фантазии. – У меня есть немного времени, а потом меня ждут другие важные дела. Так что предлагаю тебе войти, и я смогу уделить тебе минут пятнадцать. Как тебе такое, подойдет? – Я слишком много раз давала ему от ворот поворот и теперь обязана выслушать. Я ему должна.

– Дддаааа, Ссссэээээм. Ссспасссиииибо.

Шаркающей походкой Эдди заходит в кабинет и усаживается в кресло для пациентов. Потом снимает свою засаленную бейсболку – волосы у него тоже порядком сальные – и пристраивает ее на край согнутого колена. Потом приглаживает вихры с двух сторон, стараясь придать себе презентабельный вид. Когда Эдди получает то, что ему нужно, в данном случае – мое время и внимание, его голос становится не таким отчаянным, и фразы, которые обычно сливаются в одно длинное слово, начинают распадаться на отдельные части и звучат почти нормально.