Обман - А. Брэди

– Видите ли, вы – один из двух штатных психологов в этой больнице и, конечно, знакомы с оценочными тестами, которые заполнили утром. И я просто пытаюсь понять, почему вы набрали такие высокие баллы по оси 2, кластер В.

– Что? – Я внезапно выпрямляюсь, как будто в горло мне загнали кол. – Расстройство личности?

– Да. Во всех тестах.

6 декабря, 11:13

Ричард кладет газеты на край стола, а кепку – на газеты, как и в каждую нашу бесплодную вторничную встречу, наугад вытаскивает из стопки ту, с которой он сегодня начнет, и полностью отдает свое внимание чтению. Я уже расстроена выше крыши, а мое терпение почти на исходе, чего быть, конечно, не должно. Мне только что сообщили, что я набрала много баллов по шкале «расстройства личности». Это абсолютно невозможно. Мне кажется, что судьба внезапно и несправедливо обернулась против меня, с помощью этих говнюков из ДПЗ, которые позволили себе ковыряться в моей личной жизни. И вдобавок я даже не могу заставить своего пациента отвечать на мои вопросы.

Он, конечно, разговаривает со мной, но толку от этого никакого. Его рассказы никак не помогают мне понять, почему же его все-таки направили в психиатрическую больницу. Я просто хочу сделать свою работу – докопаться до дна, постичь всю глубину личности этого огромного, непроницаемого парня. История болезни – если можно так назвать файл с почти пустыми страницами – лежит передо мной. Она открыта. Открыт также и компьютерный файл – на случай (хотя на это практически нет шансов), что Ричард все же решит начать сотрудничать со мной. С каждой неделей я все больше и больше теряю надежду. Я бесполезный специалист.

– Ричард! – произношу я тоном тренера, беседующего с игроком – звездой команды. – Как насчет того, чтобы заполнить вашу историю болезни? – и постукиваю по бумаге тупым концом карандаша.

– Я в этом заведении уже довольно давно. Разве вы не получили еще от меня всю информацию, которая вам нужна? – Он сердито хмурит брови.

– Вы знаете, на самом деле нет. Вы так и не ответили ни на один из вопросов, что я вам задавала. И мне все еще непонятно, что у вас там с целями лечения.

– Мои цели лечения такие же, как и у всех. – Он смотрит в газету, раздраженно вздыхает и водит пальцем по строчкам – потерял то место, где читал.

– И что это за цели? Что все хотят получить от лечения в этой больнице? – Я направляю карандаш на лист, готовясь записать все, что он скажет.

– Убраться отсюда. – Еще один бесполезный ответ.

– О’кей, так если вы хотите убраться отсюда, самый быстрый путь это сделать – помочь мне понять, почему вы вообще здесь оказались, для начала. – Я продолжаю тыкать в бумаги карандашом.

– А разве вы не должны установить это сами? Предполагается, что вы тут, типа, лучший доктор. Одна из лучших. Я только и слышу, как пациенты о вас болтают, что, по ходу, лучше вас специалиста не найти, и Сэм то, и Сэм это… так что же, вам не хватает знаний или опыта уразуметь, что я здесь делаю? Вроде как вы профессионал, а не я.

«Говнюк».

– Я не экстрасенс и не умею читать мысли. Я психолог. Я не могу поставить вас перед рентгеном и увидеть, что таится у вас в черепе, о чем вы думаете, что вас беспокоит и так далее. Повторюсь – это вы должны помочь мне с этим.

– Ну… я думал, что вы правда лучший доктор. И решил, что уж вы-то, во всяком случае, сможете мне помочь.

После того, что я услышала вчера от Трэвиса, слова Ричарда кажутся особенно обидными, они просто прожигают мне сердце. И мне очень хочется ткнуть его в глаз карандашом.

7 декабря, 7:22

Я рассматриваю свое лицо в зеркале в ванной Лукаса. У него лампы со светорегуляторами, и при таком освещении мне легче принять себя, особенно по утрам. Особенно в такой дикий час. Но несмотря на приглушенный свет, я все равно вижу морщины на лбу, которых не замечала раньше, а мои нижние зубы, идеально ровные, кажутся кривее. Синяки и ссадины, что оставляет на мне Лукас, обычно скрывают мои густые волосы или одежда – если они на ребрах и бедрах. Но сегодня я вижу, как предательское голубое пятно расползается по левому виску. Для симметрии Лукас поставил мне еще один бланш, на правом виске, но тот расположен выше, и если правильно уложить волосы, то его никто не разглядит.

У меня есть очень плотный тональный крем, которым замазывают татуировки. У нас в «Туфлосе» лечилась пациентка, которая работала гримером в кино. Она по уши влюбилась в какого-то актера, кинозвезду, а он бесповоротно ее отверг. Она не выдержала и спрыгнула с моста. После четырех месяцев в реабилитационном центре, где ее заново учили ходить и говорить, она попала в «Туфлос». Эта пациентка и рассказала мне о тоналке, и я видела, как она замазывала ею свои собственные шрамы. У меня эта штука есть в трех разных цветах – самый светлый для долгих зимних месяцев и два потемнее, когда моя кожа чуть загорает. Обычно приходится смешивать на ладони все три, чтобы добиться нужного оттенка.

Я включаю свет на полную мощность, чтобы лучше видеть синяк. На висках у меня тонкие светлые волоски, как у детей, и здесь нужно действовать особенно тщательно; нельзя их задевать, потому что, если на них попадет густой крем, все станет еще очевиднее. Поверить не могу, что я снова здесь и со мной происходит то же, что и всегда. Но если я буду сильной, если я смогу это вынести, то все прекратится. Ведь я ему небезразлична, он заботится обо мне, просто не умеет контролировать свои эмоции. Это не его вина. Повторяя про себя эту ложь, я закапываю в глаза «Визин», чтобы отбелить покрасневшие от слез белки, и вычищаю грязь из-под ногтей.

Лукас все еще спит, а я уже оделась и готова идти на работу. Перед тем как открыть дверь, я вдруг замечаю кофемашину на кухонной рабочей поверхности. Мне известно, что каждый день полусонный Лукас автоматически нажимает на кнопку, чтобы кофе поспел как раз к тому моменту, как он примет душ и оденется. Я поворачиваю назад и выдергиваю вилку из розетки.

7 декабря, 12:27

Я опять сижу в том же зале для групповых сеансов, где заполняла опросники и анкеты с Трэвисом, и жду, когда придет новый психиатр. Вторая волна – или часть – тестирования. На сей раз я совсем не готова защищаться. Я измотана до предела, и больше всего мне хочется выйти из больницы, оказаться дома и выкурить полпачки сигарет в своей теплой гостиной. Мои веки начинают постепенно смыкаться, и в этот момент в комнату входит знаменитость в мире психиатрии, доктор Брукс.

Это женщина, но она совершенно не похожа на тот портрет, что я нарисовала себе вчера. Прежде всего, она крошечная, как ученица четвертого класса. Гораздо собраннее и деловитее, чем Трэвис. И полностью отметает все формальности. Я настолько больше ее, что это почти комично: она будет задавать мне интимные вопросы, а я обязана на них отвечать.

Доктор Брукс листает файл. Явно перечитывает информацию, которую в понедельник получил Трэвис. Интересно, она уже поставила мне диагноз? У меня ведь расстройство личности, я – потерянный человек. Она то и дело откашливается, прочищает горло, и этот звук очень напоминает писк. Уже открыв рот, чтобы заговорить, она вдруг сжимает губы и подносит бумаги ближе к лицу, как будто хочет тщательнее их рассмотреть. Она, похоже, и смущена, и заинтересована одновременно, как будто заметки Трэвиса – это головоломка, трудная, но захватывающая. Я уверена, доктор Брукс увидит, что нет у меня никакого расстройства личности, как, кажется, решил Трэвис.