Девочка моя, или Одна кровь на двоих - Татьяна Алюшина

– О боже! Зачем я об этом вспомнила! – расстроилась Машка.

Она быстрыми глотками допила вино в бокале.

Она до сих пор боялась еще раз пережить тот бред, помнила, какой животный убивающий ужас испытала тогда. Это сегодня, обладающая знаниями мифологии, мистики, верований и кое-каких тайн и эзотерики древних племен, Мария Владимировна Ковальская четко понимала, что умирала тогда, находилась в безвременном измерении, в которое вломился за ней Дмитрий Победный, чтобы вернуть.

Как он это сделал? Где взял силы, мужество, чувствование, что надо и как делать, в свои восемнадцать лет? И чем таким освящен он, чтобы вторгаться, не убоявшись, в нелюдские дела?

Усадьба смотрела на нее черным квадратом распахнутого большого витринного окна в мансарде под самой крышей. Машка поежилась – после таких воспоминаний любая чернота неприятна. Ей показалось, что кто-то смотрит из окна на нее.

– Да тьфу на тебя, Мария Владимировна! Что ты выдумываешь! – отчитала она себя.

Но сбежала от черного окна и от себя непонятной, быстренько поднявшись с кресла, вошла в номер и повключала весь имеющийся свет, да и чайник заодно.

– Чайку! – бодрила громким голосом Мария Владимировна.

Она смотрела на всплывший вздувшимся пузырем и покачивающийся на поверхности кипятка чайный пакетик в кружке и улыбалась.

Ей было шестнадцать. Целых четыре года она не видела предмет своего обожания – Диму Победного.

Ну, конечно, она приезжала к бабушке летом, но только на половину сезона, другую половину Машка теперь проводила на археологических раскопках.

И ни разочка за три лета с ним не виделась! У Димы проходила своя жизнь, – с курсантскими летними практиками, туристическими походами по стране, байдарочными сплавами по рекам, свиданиями с девушками.

Машке лето было не в лето, море не в море, друзья неинтересны, а жизнь плоха! Она печалилась, грустила, по миллиону раз уточняла у Диминых родителей, когда он вернется, и печально возвращалась в Москву.

Но летом ее шестнадцатилетия они увиделись.

Всего один раз.

За последние полтора года Машка изменилась кардинально, превратившись по всем правилам развития из угловатого подростка, девочки-щепочки в юную красавицу при «хфыгуре».

Папа так шутил:

– Ты теперь, Машка, барышня при хфыгуре!

И все это она знала и сама себе нравилась, носила каблучки, коротенькие юбочки, подкрашивала глазки и училась томным движением руки откидывать волосы назад.

И готовилась к исторической встрече, вот ни на граммульку не сомневаясь, что поразит Диму! Поразит, он в нее влюбится, и далее по сценарию счастливой принцессы с известным счастливым исходом событий.

И поразила!

Первое, что она спросила у встречающей ее на перроне бабушки, когда сошла с поезда:

– Дима здесь?

– Здесь, здесь твой ненаглядный! – смеялась Полина Андреевна. – Здравствуй, внученька! Я тоже здесь!

Весь вечер Машка бегала к дверному глазку при любом шорохе на площадке или звуке открывающихся соседских дверей, высматривая Диму.

И увидела-таки!

Ей хотелось распахнуть дверь, кинуться ему на шею, но у нее был план, продуманный до мелочей, в который никак не вписывались девчоночьи прыжки и крики радости.

Увидев в глазок поздно вечером открывающего дверь своей квартиры безмерно любимого, она беззвучно завизжала от радости и подпрыгнула на месте.

А когда они с бабушкой перед сном пили чай на кухне, Полина Андреевна, сочувствуя внучке, все же огорошила ее известием:

– Машенька, а Димочка женится. У него свадьба через три дня.

– Как свадьба? – не могла поверить в такую несправедливость Машка.

– Так свадьба.

– Нет! – отказываясь понимать, покачала Машка головой. – Не может быть!

– Отчего же не может? – уговаривала Полина Андреевна, посмеиваясь.

– А я?! – обосновала препятствие матримониальным планам Машка.

– А ты для него еще мала. На тебе он жениться не может.

Машка расплакалась и убежала к себе в комнату, уткнулась в подушку и… и передумала плакать, села, вытерла слезы.

– Ничего! Он меня увидит и не женится ни на ком, кроме меня!

Утром она встала в шесть часов по будильнику. Нагладила платье, изничтожив самые малюсенькие складочки и намек на складочки тоже, накрасилась, уложила локон к локону свою непокорную гриву, надела каблучки, взяла сумочку и заняла наблюдательный пост номер один у дверного замка.

Ждать пришлось долго.

Полина Андреевна посмеивалась над внучкой, подначивала ее, шутила:

– Машка, а если тебе в туалет приспичит, ты меня в караул поставишь принца твоего ждать или терпеть будешь?

– Ну бабушка-а-а, – обижалась Машка.

Бабушка смеялась, но приносила на «пост» то чай с бутербродом, то фрукты – подкрепить влюбленную внученьку.

И свершилось!!!

Дима вышел из квартиры и закрывал на ключ дверь.

Настал!!! Настал звездный час Марии Ковальской!

Она распахнула дверь, крикнула «взрослым» ровным голосом в глубину квартиры:

– Бабушка, я пошла!

И вышла долго тренируемой в Москве перед зеркалом походкой на лестничную площадку.

– О, Дима! Привет! – «удивилась» с добавлением радости Мария Ковальская.

Это тоже долго отрабатывалось перед зеркалом.

Он. Повернулся. К ней. И уставился. На нее!!!

Триумф!!!

И оглядел с ног до головы и обратно обалдевшим взглядом!

Победа!

– Машка, это ты, что ли?

Это было то, что она ждала, планировала, готовилась, тренировала походку, голос, выражение лица часами перед зеркалом и представляла, как он на нее посмотрит. И он смотрел именно так, как она хотела, – ошарашенными, удивленными золотыми глазами, и выражение лица у него было глу-пое! О-бал-дев-шее!!

– Я, Дима. Мы просто давно не виделись, – ответила английская королева герцогу Корнуоллскому, ну, или какому-нибудь еще там герцогу, которых в Англии полно.

Машка услышала за спиной тихий смех заступившей на пост номер один вместо внучки бабушки – пропустить такую премьеру внучки она не могла.

– Какая ты стала… – продолжал поливать елеем тщеславие первой примы театра имени Марии Ковальской Дима.

– Взрослой, – подсказала Машка.

Он кивнул, соглашаясь.

– Взрослой. И красивой.

Но, увы! Слава быстротечна, а в этой пьесе, поставленной Марией, слава длилась всего мгновенье. Он быстро оправился от первого потрясения и шока, и Машка это увидела.