Книги онлайн и без регистрации » Разная литература » От снега до снега - Семён Михайлович Бытовой

От снега до снега - Семён Михайлович Бытовой

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 34 ... 99
Перейти на страницу:
сном, и «домик на юру» остался без хозяина и скоро, говорят, пойдет на снос.

Но край родной, дальневосточный всегда будет помнить о Фадееве, который спел ему свою прекрасную, вдохновенную, бессмертную песнь...

Мы вернулись домой на Суйфунскую в девятом часу, когда в мглистой бухте Золотой Рог отразились огни Владивостока, живописно раскинутого на холмах.

До отхода поезда осталось каких-нибудь полтора часа, и, хотя я порядком устал, Кучерявенко усадил меня читать одну из ранних повестей Фадеева — «Разлив», потому что в этой повести почти все про Чугуевку.

Я приехал в город Арсеньев ни свет ни заря. В аспидно-черном небе еще горели, казалось, все звезды, и тонкий серп молодого месяца висел над горным хребтом.

Пока я в сумерках искал автобусную стоянку, там уже выстроилась длинная очередь.

— Это все на Чугуевку? — спросил я старика, который сидел на бауле, попыхивая короткой трубкой-носогрейкой.

— Кому куда надо, а дорога одна, — сказал он, измерив меня взглядом.

В это время на площадь въехал автобус с зажженными фарами, и сразу в него набилось полно людей.

Ничего не поделаешь, решил я, придется поехать другим рейсом и уже собрался было пойти в город, как кондуктор — маленькая круглолицая девушка, — высунувшись из окна, спросила:

— Граждане, кто остался из экскурсантов в музей писателя Фадеева?

— Я еду в музей!

— Тогда, пожалуйста, садитесь.

— Так ведь в автобусе битком набито.

— Скоро начнут выходить — займете местечко!

Дорога в Чугуевку длится около пяти часов. Из окна автобуса видна долина Улахэ с ее густыми в красной осенней листве лесами, с высоченными сопками, сплошь заросшими диким виноградом, стремительными горными реками.

«Эта земля вырастила полтора миллиона десятин гигантского строевого леса. Мрачный, загадочный шум плавал по таежным вершинам, и внизу, у корявых подножий, стояла первобытная тишина. Она скрывала и тяжелую поступь черного медведя, и зловещую повадку маньчжурского полосатого тигра, и крадущуюся походку старого гольда Тун-Ло. Под его мягким улом сухой лист шуршал чуть слышно и ласково...»

Так писал Фадеев в повести «Разлив».

Быстро светало. На горизонте вспыхнула заря. Белый утренний туман медленно сползал с горных вершин, скапливался в падях и распадках, и далеко стала видна дорога.

Вдруг за моей спиной кто-то тоненьким голосом начал склонять по-немецки. Обернулся — и увидел девушку-кондуктора. Прижатая в уголок, упершись локотками в бортик оконной рамы, она держала перед собой учебник немецкого языка и, не обращая ни на кого внимания, повторяла:

— Дас пферд. Дес пфердес. Дем пферде...

Сидевший рядом с ней старик, склонив по-птичьи голову, прислушивался к незнакомым словам и улыбался.

— Это по-каковски, Катя?

— По-немецки, дедуля!

— А именно?

— Пферд — по-немецки «лошадь».

— Ишь ты! — удивленно крутнул он головой. — Надо же!

Катя — ученица десятого класса Чугуевской школы имени Фадеева. Летом работает кондуктором, и в пути — он ведь долгий — повторяет немецкий. Будущей осенью она собирается поступить на факультет иностранных языков.

На первой же остановке сошло человек десять, и в автобусе стало не так тесно. Те, кто стояли, заняли свободные места. Легко вздохнула и Катя.

— Значит, в музей к Шуре Александровичу? — спросил меня старик.

— Да, в музей.

— Издалека едете?

— Из Ленинграда.

— Из самого?

— Конечно!

— Ишь ты! — воскликнул старик и сокрушенно покачал головой. —Знавал я Шуру Александровича. И матушку ихнюю знавал — Антонину Владимировну. Редкой души была женщина. — Он достал из кармана трубку, пожевал губами изгрызенный мундштук и сунул ее в карман.

Кстати, меня не удивило, что старый житель Чугуевки называет Фадеева «Шурой Александровичем». Помню, в 1933 году, после того как краевые газеты сообщили о приезде писателя в Хабаровск, на имя Александра Александровича стали приходить письма. Пришло письмо и от знаменитого в свое время охотника-тигролова, который попал в число раскулаченных и был выслан в один из отдаленных северных районов. Тигролов, видимо, знал и самого Фадеева и его родных и обратился к нему с просьбой помочь решить «дело по справедливости», ибо никогда кулаком не был, всю жизнь провел в тайге на охоте.

Письмо тигролова так и начиналось:

«Любезный Шура Александрович...», и дальше шло подробное изложение дела.

Позднее это письмо Фадеев передал Павлу Леонидовичу Далецкому, который, оказывается, тоже знал таежника-тигролова, и Далецкий специально ездил к нему то ли на Ульми, то ли на Ургал, куда в то время ссылались раскулаченные.

Дорога пошла в гору, на крутой перевал. Автобус медленно, с трудом одолевал его, а когда въехал на вершину, водитель выключил перегревшийся мотор, и с четверть часа мы стояли на головокружительной высоте. Внизу лежала Улахинская долина — гигантских размеров зеленая чаша, обрамленная горными, в багрянце и золоте, лесами, на дне которой голубыми лентами струились реки. По берегам их тянулись скошенные пшеничные поля и обширные участки неубранной сои. И повсюду — заросли дикого винограда, уже почерневшего, спелого. Его собирали в корзины, набивали в мешки и несли к дороге, ожидая попутных машин.

В эту пору бродят в тайге и искатели женьшеня и охотники за пантами из Чугуевки, Кокшаровки, Михайловки и других таежных сел.

Старик, с которым я разговорился, как раз и сетовал, что загостился в городе у сына, а ведь уже приспело время по тайге следопытничать.

Спустившись с горного перевала, автобус с полчаса мчался по ровной долине, потом снова взобрался на сопку, довольно легко одолев ее, стремительно повернул в узкий распадок, сплошь затянутый белым туманом, так что с четверть часа мы ехали вслепую. Шофер беспрерывно сигналил, предупреждая встречные машины. В свою очередь и они давали знать о себе короткими, частыми гудками.

Как только миновали распадок, навстречу брызнули, ослепляя, солнечные лучи.

По обеим сторонам дороги опять пошла тайга — густая, казалось, непроходимая, с высоченными кедрами и тополями, сплетенными снизу доверху лианами лимонника.

Кто-то из пассажиров догадался опустить оконную раму, и струя прохладного, освежающего ветра ворвалась в автобус.

Было одиннадцать, когда на развилке автобус сделал последнюю остановку перед Чугуевкой.

А вот и Чугуевка.

Я знал домик Фадеева по газетной фотографии и боялся пропустить его, но Катя, заметив мой ищущий

1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 34 ... 99
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?