Зона: перезагрузка. Хозяин Топи - Дмитрий Лазарев

Просто я вот тоже сувайвор, мы с Шахматистом научились реальность менять, аномалии создавать и стирать, но это… кусочек мира, пусть и созданный с нашей поддержкой, но его сознанием. Я близко не представляю, каких сверхусилий стоило это научнику, к тому же тяжело раненному. Такие дела даром не проходят, особенно в Зоне. Здесь за них взимается плата по высшему тарифу. Честно, я до сих пор пребывал в глубоком афиге от того, что сделал док. В кратчайшие мгновения, под натиском «заморов» и пси-атаки Охотницы, да еще и под пулями сошедших с ума бойцов… Кем надо быть, чтобы в таких условиях сотворить подобное? И кем надо быть, чтобы после этого остаться в живых и в здравом рассудке? Да и в здравом ли? Может, док свихнулся уже в процессе, и мы все сейчас сидим в ловушке его больного разума? А даже если не свихнулся, как поведет себя реальность, чей создатель в глубоком беспамятстве? А если он, не дай бог, умрет, тогда что? Что будет с этой аномалией и с нами? Все эти вопросы давно уже роились в моей голове, но задавать их вслух – увольте: эта дамочка-командир еще, чего доброго, от избытка чувств в меня всю обойму разрядит. Оно мне надо? Только слепой бы не увидел, как неровно дышит она к доку, и если он… тьфу-тьфу-тьфу, эх, дерева нет, постучу себе по лбу, не накаркай, Дрон, ну на фиг!

Нет, эта темнота все же другая, не такая безобидная, как та, к которой я привык. Складывается ощущение, что, пока ты пялишься в нее, чувствуя себя совершенным слепцом, она тоже на тебя смотрит и через твои невидящие глаза постепенно заползает внутрь тебя, заполняет тебя целиком, растворяет в себе… И как в той песне «И хочется закрыть глаза, но ты глаза не закрывай»[1]. Ага, будто веки способны поставить этой тьме барьер и не пустить ее в твою душу. Но это ловушка: закрой глаза – и все, пропал совсем. Вот черти полосатые, клиника, палата номер шесть! Лезет же всякая хрень в голову!

Захотелось включить фонарь. Совсем ненадолго, ибо надо беречь энергию. Просто так, чтобы убедиться, что, кроме этой тьмы, здесь есть еще хоть что-то… и кто-то, что моих спутников не украли невидимые и бесшумные твари, порожденные мраком. Твою мать, Дрон, когда (и если) ты отсюда выберешься, пойдешь первым делом к мозгоправу: крыша у тебя протекает уже капитально.

Я включил фонарь. Уфф, на месте все – пять неподвижных тел, четверо спят, один без сознания. Тот, в чьей голове мы, образно говоря, все и торчим. Каменные стены, пол, потолок, все это никуда не делось, просто мое дурацкое разыгравшееся воображение. И ведь начались эти приходы с простой мысли, что я никогда не боялся темноты. Сглазил, черти полосатые!

Так, все, фонарь выключаю, не фиг батарею зря расходовать: все равно тут никого нет, кроме нас. И только я щелкнул кнопкой, как ощутил прикосновение к плечу. Как я не заорал, не знаю. А может, и стоило: все пятеро моих спутников только что были передо мной спящими, и трогать меня сзади просто некому, если только это не тьма ожила…

Я лишь чудом сдержал крик, но вскочил как ужаленный, развернулся и сдернул с плеча автомат, уставив его во мрак, но при этом с ужасной мыслью, что дырявить тьму пулями бесполезно. Свет! Снова щелкнула кнопка фонаря… Черти полосатые! Нет, это были не они. Тьма шевелилась, недовольная тем, что луч фонаря ее потревожил, клубилась, формируя жуткие бесформенные образы. И стен уже не видно, потолка тоже. Кусочек пола только, но и он скоро исчезнет. Вместо всего этого – живой шевелящийся мрак, алчный и голодный, чьи щупальца уже тянулись ко мне и моим спящим товарищам, а там, где они касались луча фонаря, свет тускнел и умирал. В следующее мгновение мысль, что подобная жуть творится и у меня за спиной, проморозила меня ужасом с головы до пят.

И вот тут я закричал.

Кто-то из проснувшихся рефлекторно надавил на спуск автомата, и пули без всякой пользы прошили шевелящуюся тьму. А потом полыхнуло. В обе стороны. Пироманты выступили эффектно и, главное, эффективно. Ослепительное яростное пламя разорвало темноту, и порождения овеществленного мрака шарахнулись прочь. А у меня в голове возникло что-то вроде шипения, полного дикой ярости и неутолимого голода.

Несколько мгновений – и все успокоилось. Темнота снова стала просто темнотой, словно кто-то тряпкой стер с лица этой реальности-ловушки оживший кошмар. Меня трясло, и в этом я был не одинок, судя по прыгающим фонарям в руках Алины и Шахматиста.

– Вашу налево, что это было? – впервые за время, что мы общаемся, голос Алины дрогнул.

Остальные обменивались недоумевающими и испуганными взглядами, а я… Меня вдруг осенило.

– Черти полосатые! Кажется, я знаю.

– Ну?! – Алина впивалась в мое лицо болезненно-напряженным взглядом.

– Эту аномалию ведь создал док, так?

– Мы все ее создали, – возразил Шахматист.

– Только формально, – отмахнулся я. – Мы были лишь донорами ментальной энергии, а творил все он.

– И?.. – Выражение лица Алины заставило меня вспомнить, что оружие у нее в руках, и насчет разрядить в меня всю обойму – это она в любой момент.

– Только спокойно, ладно? – Я поднял руки в примирительном жесте. – Просто эта аномалия, сотворенная его сознанием, завязана на него непосредственно. А значит, она реагирует на то, что с ним происходит. Я без понятия, что с ним такое, но у меня ощущение, что док сейчас видит кошмары, а эта чертова аномалия их овеществляет… – Я помолчал, собираясь с духом для заключительного вывода. – И если его срочно не разбудить, они нас просто сожрут.

* * *

Алина стояла, словно замерзшая, и молчала. Молчала, хотя ей хотелось кричать, ругаться, может, даже двинуть чертову Дрону в челюсть, да только какой смысл? Ничто не изменит того, что стоит за его словами, и его правоты. Прав он, так его налево, и сейчас Алина уже не сомневалась, что все обстоит именно так. Да, другого объяснения творящемуся вокруг безумию и жути не было. Эдуард создавал этот спасительный для них замкнутый кусок пространства, будучи раненным, в диком цейтноте и под яростным пси-натиском Охотницы, аномалии-убийцы. Удивительно, что у него вообще это получилось. И неудивительно, что возникли побочные эффекты. Тем более Эдуард не выдержал сверхнапряжения и провалился в глубокое беспамятство, и от этого все может еще больше усугубиться.

А между прочим, то, что он без сознания, вовсе не означает, что его не могут мучить кошмары. Ведь человек он необычный, сувайвор все-таки, не хухры-мухры, да и сознание потерял в очень необычном месте и при очень необычных обстоятельствах. Так что все может быть. Например, то, что сейчас он заперт в своем персональном аду, из которого никак не может вырваться в явь, и то, что в это время творится здесь, с ними, – лишь слабые отголоски истинного кошмара, который может убить его или свести с ума. Может быть, это убьет и их тоже, но в первую очередь спасать надо его, Эдуарда. Вот только как?

Тут Алина осознала, что все смотрят на нее и ждут ее реакции. Осознала и чуть не полыхнула гневной вспышкой. Какого черта, так вашу налево, всегда и все должна решать она?! Но следующая мысль охладила резонным: «Потому что ты все еще командир. По крайней мере для половины из них. А другие уважают твое мнение». Да, это правда. И вот именно сейчас она менее всего может позволить себе роскошь усталости и эмоций, перестать быть стальным, несгибаемым командиром и просто заботиться о том, кто ей… пожалуй, дорог. Может быть, даже чуть-чуть больше, чем просто член отряда, от которого в данный момент зависит судьба всех. Ох, как же пугает эта мысль и как же она не вовремя! Задвинуть ее, срочно, аварийно, загородить чем-то другим, иначе она отнимет последние силы, а их и так-то немного.