Боевой 1918 год - Владислав Конюшевский

Парень подозрительно оглядел меня в поисках оружия:

– Сам-то из чего пулять станешь? Из пальца, что ли?

– Тебе что за забота? Или заднюю включил?

Матрос, опять покраснев от злости, принялся распоряжаться. Очень быстро все было готово, и он посмотрел на меня в ожидании отмашки. Видя, что оппонент просто улыбается, я чертыхнулся, скомандовав:

– Кидай!

Бескозырка ребром полетела вверх. В ту же секунду выхватил из карманов оба «люгера», поймал момент, когда она повернется плоскостью, и начал стрельбу. Что сказать – я и раньше любил стрелять, удивляя умением остальных. А в последнее время даже сам с себя фигею… Шесть выстрелов прозвучали короткой очередью. После чего, сунув пистолеты обратно, молча уставился на моремана. Тот, скептически хмыкнув, подобрал беску. Посмотрел на результат. Неверяще глянул в мою сторону. Начал, шевеля губами, считать отверстия. А из быстро обступившей его толпы стали раздаваться удивленные возгласы.

Подойдя, я забрал превратившуюся в решето бескозырку и, сунув ее обратно в руки владельца, резко скомандовал:

– Все по местам! Сейчас посмотрим на стрельбу вашего товарища.

Что сказать? Владелец маузера, пока головной убор летал, успел пальнуть два раза. Не попал. Да и мудрено с такой здоровой дуры, навскидку, куда-то попасть. На это, в общем-то, и был мой хитрый расчет.

Оглядев насупленных после подведения итогов морячков, я резюмировал:

– Понятно. Стрелять вы не умеете. Строй держать тоже не умеете. Я так понял, что товарищ Жилин мне новобранцев втюхивает, выдавая их за опытных ребят?

Толпа, после моих слов начала более-менее выравниваться, и оттуда донеслись крики:

– Какие мы тебе салаги? Мы с немцами воевали!

Да мы!.. Да мы!..

Я повысил голос:

– Не новобранцы? Не верю! Вы же себя ведете, как будто только вчера в армию попали! Орете, словно на сельском базаре! Вон там какие-то ухари постоянно курили! Я не удивлюсь, если кто-то в вашем строю и посрать успел за время, пока товарищ Жилин речь держал! Вам там как – не воняет?

Владелец маузера опять вышел вперед и, мрачно глядя на меня, высказал:

– Ты нас на голос не бери! Строем мы выше горла находились и от офицерья всякого натерпелись. А сейчас мы свободные люди! Вольные! И в стойло нас уже не загонишь! Мы тут все анархисты. И коммунисты тоже есть! Мы за революцию любого на куски порвем, и нам для этого ножку тянуть или строй держать не надо!

Яростно ощерившись, я ответил:

– Там, – ткнув большим пальцем за спину, – я видел, как полсотни беляков гоняли почти семь сотен наших. Гоняли, потому что имели понятие о воинской дисциплине! А наши – такие же «вольные и свободные личности» – тупо гибли из-за того, что им особо близко к сердцу пришелся приказ номер один Временного правительства! Каждый считал себе вправе оспаривать решения командиров. Каждый мог просто не выполнить приказ! Каждый считал себя умнее и прозорливее. Вот и насчитали… И это идейные товарищи! А полстраны уже про…али!

Матрос от моего напора подался назад, но я не думал останавливаться:

– А начинается все именно с этого, – я ткнул во внимательно слушавших нас людей. – Выстроились, как бык поссал. То есть сразу показали свое отношение к командованию. Типа х… вы на него клали! Дескать, сами с усами и нет у вас авторитетов! За революцию, говоришь, всех порвете? Хрен там! Это вас беляки порвут, как тузик грелку! Я не сомневаюсь, что вы ребята геройские и отступать не будете. А значит, там и ляжете все. На своем рубеже обороны! А город, со всеми запасами продовольствия и снаряжения, падет! Потому что местные, они тоже все «личности» и тоже имеют солдатские комитеты, и декларируют «права солдата»! Вас сюда привезли в расчете, что вы станете тем стержнем, который вокруг себя оборону построит. Реальным образцом той армии, которая сейчас приходит на замену старой. Не красногвардейским ополчением. Не сборным отрядом добровольцев. А именно новой, Рабоче-Крестьянской Красной Армии! Можно было взять призывников или работяг, но взяли именно вас. Людей, которые знают, что делать по обе стороны от мушки! Понимающих. Обученных. Но вас, оказывается, настолько офицеры измордовали, что теперь воинское приветствие отдать смерти подобно! Рука тут же отсыхает и жопа отваливается! И это в мирной обстановке! А что в бою будет твориться? Запомните! Нет в армии демократии! А у бойца есть только одно право – бить врага везде, где только возможно! Но по уму бить, а не как левая нога сегодня решит!

В общем, разливался я минут тридцать. Вспоминая недобрым словом и приказ номер один, и людей его придумавших. Проводил экскурсы в историю, говоря о еще римских легионерах, которые имели, как захотят, толпы варваров, лишь благодаря дисциплине. Тут же на пальцах разбирая наши свежие военные неудачи и называя их причины. Делал обидные сравнения с папуасами. Пояснял, о чем думали люди из Временного правительства, когда призывали к демократии в армии и какой цели они добивались (тут уж беззастенчиво преувеличивая и пользуясь после-знанием, нещадно рисовал самую черную картину). Растолковывал это на примерах. Опять возвращался к тому, что под собой подразумевает словосочетание «регулярная армия» и в чем состоит ее отличие от различных иррегулярных формирований и прочих банд. В конце концов, осипнув, отступил на шаг и, повернув голову к Ивану, достаточно громко произнес:

– Нет, товарищ Жилин. С ними мы никого не защитим. Без настоящей, жесткой, революционной дисциплины этого не получится. Погибнут они бессмысленно и всё. Забирай их назад. Пусть в Питере реквизиции проводят. Пользы больше будет. А я с ними в бой не пойду. Просто потому что боюсь подвести тебя, не выполнив задачу. Им ведь приказ отдам, а они пока в своих комитетах его обсудят, нас уже сто раз вые…т и высушат! Лучше здесь, из местных, подберу нормальных людей. Подучу. И будем иметь действительно надежное подразделение. Знаю, что могу не успеть, но все равно будет лучше, чем вот эти…

Ошалевший «седой», хлопая глазами, молча смотрел на меня. До этого он вполне понимал, что происходит. Понимал, что я держу ситуацию под контролем. Но последним пассажем я его напрочь выбил из колеи. Да что там говорить, я и сам от себя охренел. Чего-то вдруг внезапно нарезка сорвалась… Так что теперь, не показывая вида, со страхом ждал, что же будет. Мне-то заднюю давать нельзя. Это получится такой урон авторитету, что про командование можно смело забыть.

Тут я заметил, что, раздвигая людей, ко мне выбирается какой-то седоусый матрос, лет, наверное, под пятьдесят. Вот странно. Здесь все в основном молодые парни. Откуда он взялся? А вышедший что-то шикнул впереди стоящим (строй тут же начал выравниваться) и направился к нам. Подошел, козырнул и, вытянувшись во фрунт, громко, с хрипотцой, представился:

– Боцманмат Григоращенко! Разрешите обратиться?

Я кивнул, а боцманмат (что это за звание, мать его?), вздохнув, уже тише произнес:

– Вы, командир, не горячитесь. Братишек-то можно понять. Расслабила их эта вольница. Тут вы во всем правы. И про этот приказ Керенского тоже верно сказали. У нашего офицерья так хорошо объяснить не получалось… Но ребята быстро в себя придут. Это я, как председатель матросского комитета, обещаю. Может, давайте все-таки попробуем?