Российский анархизм в XX веке - Дмитрий Рублев

Серьезным был и практический вклад Поссе в развитие потребительской кооперации. По данным историка А.П. Карелина, к октябрю 1907 г. кооператив «Трудовой союз» был одной из наиболее крупных организаций кооперации, объединяя 8,5 тыс. рабочих более чем 100 предприятий. Его паевой капитал превышал 75 тыс. руб., а годовой оборот – 1 млн руб. Лишь к 1910 г. эта организация была ликвидирована в результате давления властей.

Рост влияния синдикалистских течений вызвал оппозицию в анархистском движении. В конце 1904 – начале 1905 гг. появляется течение анархистов-коммунистов «безначальцев» (от названия Группы анархистов-коммунистов «Безначалие»). Его ведущими теоретиками стали Н.В. Дивногорский и С.М. Романов. «Безначальцы» провозгласили себя сторонниками идеологии, сочетавшей идеи П. Кропоткина, М. Бакунина и М. Штирнера. В качестве своей социальной базы они рассматривали «люмпен-пролетарские» слои города, представляя их обладающими коммунистическим сознанием. Повстанческая борьба, экспроприации и террор, осуществляемые отрядами люмпен-пролетариев, должны были стать сигналом к восстанию для рабочих и крестьян. Участие в борьбе за повседневные социально-экономические требования, в профсоюзах и крестьянских организациях, отрицались.

Ведущим идеологом этого течения стал Степан Михайлович Романов (1876–1934). Уроженец города Гори Тифлисской губ., сын крупного помещика, свою революционную деятельность он начал с конца 1890-х гг. Окончив Горийское городское и Тифлисское землемерное училища, а затем экстерном Тифлисское реальное училище, в 1895 г. Степан поступил в Горный институт в Санкт-Петербурге. И ранее симпатизировавший марксистским идеям, Романов в 1897 г. примкнул к социал-демократам. В 1898–1899 гг. он становится одним из руководителей забастовок студентов Горного и Лесного институтов, а в 1897 г. был впервые арестован за участие в студенческой демонстрации у Казанского собора. В мае 1899 г. бунтаря на два года выслали в родной Гори под надзор полиции. Летом он основал здесь кружок в Землемерном училище, сотрудничая с местными социал-демократами, среди которых был И. Сталин.

Осенью 1899 г. Степан получил разрешение вернуться в Горный институт и по возвращении примкнул к организации «Социалист», одним из лидеров которой был Б.В. Савинков. Затем Романов вступает в социал-демократическую организацию «Рабочее знамя» и руководит кружками рабочих на фабрике Паля. Вскоре, по неизвестным причинам, он покинул Санкт-Петербург и отправился в Донбасс, где установил связи с екатеринославскими социал-демократами. Ему удалось создать кружок в Горловском горном училище и провести забастовку на руднике. После увольнения с Горловского рудника Романов уезжает в Юзовку, где руководит кружками шахтеров. Вернувшись в Санкт-Петербург в 1901 г., он вновь участвовал в студенческой манифестации, за что был приговорен к трем годам ссылки в Восточную Сибирь и исключен из Горного института. Документ об отчислении Степан, обладавший незаурядным чувством юмора, вернул начальству с подписью, пародировавшей стиль резолюций российского императора: «Весьма доволен. Николай Романов».

Не дожидаясь ареста, он покинул столицу, с контрабандистами перешел румынскую границу и появился во Франции. «Сочувствуя террору вообще и цареубийству в частности», он примкнул к группе Бурцева «Народоволец». После знакомства с М. Гольдсмит и изучения анархистской литературы весной 1903 г. Романов становится анархистом-коммунистом. Будучи сторонником террора, он пытался наладить сотрудничество между анархистами и Бурцевым. При его поддержке совместно с Гольдсмит Романов в 1904 г. выпустил два номера журнала «К оружию!», популяризировавшего повстанческую стратегию революционной борьбы. С Бурцевым он продолжал сотрудничество и позднее, храня у себя на квартире его запасы литературы и оказывая содействие в издании «Народовольца». Романов был и среди организаторов издательской группы «Анархия».

В 1904 г. он выпустил два памфлета, направленных против социал-демократов, – «О революции и казарменных добродетелях господ Тупорыловых» и «О Люцифере», обозначившие направление его дальнейшей идейной эволюции. Так, он отвергал любые попытки сформулировать социалистическую теорию, опирающуюся на научные данные. Как альтернативу, Романов провозглашал характерную для философии М.А. Бакунина идею доминирования жизни над теорией. «Жизнь, – утверждал Степан, – есть многообразие, жизнь есть мир капризов, жизнь есть Эдем энергии, и в качестве такового она безжалостно разрубает гордиевы узлы, огорчая очень усердно распутывавших их легкомысленных теоретиков». Из отсутствия возможности точно «представить все неправильности зигзагообразного шествия исторического развития» он выводил стихийность, спонтанность революционных событий, невозможность руководства ими. Романов требовал «ускорения революционного процесса» в России через организацию восстаний.

Среди произведений анархистских публицистов России начала XX в. тексты Романова в наибольшей степени характеризуются представлениями об апокалиптическом и поистине кровавом характере революции как результате стихийного всплеска народной ненависти к эксплуататорам. «Она [революция] нужна, безобразная, ненасытная человеческой кровью, приходящая в восторг от своих собственных зверств, […] ее разгул, революционная вакханалия, неистовство и бешенство полновластно должны царить над умами для того, чтобы электризовать человеческие мозги и выжать из них все то, что говорит о прелести низкопоклонничества, вечного подлизывания перед авторитетами, перед власть имущими», – писал он.

Значительное место в указанных работах занимает идеализация «народного Люцифера» – босяка, городского люмпен-пролетария. «Я открыто восхвалял люмпен-пролетариат и уличных мальчишек как истых, как мне казалось, революционеров, крестьянские Жакерии, интеллигент[скую] богему и монмартрские нравы, всякого рода уголовных („рыцарей отмычки“ по моему выражению)», – писал он позднее, вспоминая о своем творчестве того времени. Романов возвышал люмпен-пролетариев над рабочими, которые, как он полагал, «продали душу богу экономики». Напротив, босяк наделялся атрибутами романтического носителя «мятежного духа», стихийного анархиста-коммуниста, в своей повседневной жизни отрицающего «предрассудки», созданные буржуазной моралью: «Душа его – очаг неумирающей ненависти ко всему, что хоть в самой слабой степени напоминает ему о власти и угнетении. […] Босяки же как раз элемент, издевающийся над псалмопевцами буржуазного прилежания и тем подтачивающий устои рабской покорности, это – революционный элемент, культивирующий идею наименьшего труда и в силу исторических обстоятельств идею человеческого досуга». Криминальный образ жизни положительных героев своих брошюр он оправдывал с точки зрения права человека на жизнь и приравнивал к революционным действиям против частной собственности. Романов призывал использовать революционный потенциал босяков, создавая из них боевые дружины.

Вскоре он разошелся с «хлебовольцами» и лично с Кропоткиным, сблизившись с французскими анархистами-индивидуалистами – последователями А. Либертада (Жозефа Альбера) и Параф-Жаваля: «Вышло два номера „Безначалия“, в одном из них Кропоткин третировался, как „выживший из ума старик“, как „непотребный старец, поддающийся конституционным увлечениям“. Мы совершенно разошлись с кропоткинцами и журналом Le Peuple Ж. Грава и поддерживали связи с взбалмошным испанским евреем-анархистом Либертаде и его журналом L’Anarchie, Параф-Жавалем, которым всегда хвастался, что все части своего костюма он добывает воровством».