Стеклянные стены - Андрей Кузечкин

– Ты что, копалась у меня в ноутбуке?

– Да, сегодня утром, пока ты спал. Смотрела твои порнографические фильмы.

– И что, ты собралась это инсценировать?

– Инсценировать? Нет. Все будет по-настоящему.

– Прямо здесь?

– Прямо здесь. Я настаиваю.

– И за что мне такое счастье… – пробормотал я.

* * *

Первыми к нам вернулись Мила и Данил. Мы к тому времени уже сидели спокойно, обмякшие и полностью одетые, и обнимались, наслаждаясь тишиной и свежим воздухом.

– Ты представлял ее? – спросила Изольда шепотом, прежде чем они подошли к нам.

– Вас обеих, – врать ей бесполезно.

Она поцеловала меня в шею.

– Деревню посмотрели, – сообщил Данил. – Жуткое место!

– Жуткое – потому что народа нет, – добавила Мила. – Почему народ вымирает? Так страшно…

– Я последние два часа только об этом и думал, – сказал Данил. – И пришел к выводу, что народ не вымирает. Это нам только так кажется. На самом деле он обновляется. Как дерево сбрасывает осенью пожелтевшую листву, чтобы в следующем году покрыться зеленью…

– Все умничаешь? – спросила Изольда.

Данил удивленно посмотрел на меня.

Обычно с ним так не разговаривают. Обычно его обаяние действует одинаково на всех.

– Он не умничает, он действительно очень умный, – строго произнесла Мила.

– Да ну? Пусть объяснит гипотезу Пуанкаре. – По интонации было понятно, что сама Изольда разложит ее на пальцах хоть сейчас.

– Я гуманитарий, – пояснил Данил и добавил: – Пиарщик.

– Языком чесать ты умеешь, это да. Но много ума для этого не надо.

Если Данил и рассердился, то не подал вида, чтобы не терять имидж:

– Девушка, у вас плохое настроение?

– Уже нет… – Изольда многозначительно улыбнулась с видом сытой кошки и слегка укусила меня за ухо.

– Вот и славно. Пойдемте домой, мы проголодались. Я звонил ребятам – они уже там.

Возвращались двумя парочками, одна за другой – прямо как настоящая сельская молодежь из клуба.

– Это сейчас что было? – спросил я шепотом, специально замедлив шаг, чтобы отстать от Данила и Милы.

– Эти люди меня бесят.

– Меня тоже немножко… но ты сейчас портишь мою карьеру.

– Какую карьеру? Этот хлыщ тебе ничего не заплатит.

– В этот раз – нет.

– И ни в какой другой – тоже. И знаменитым он тебя не сделает. Ему не нужны знаменитости в его свите.

– Но что-то же надо делать!

– Для начала перестань вписываться в чужую систему координат. Придумай свою.

Легко сказать…

Она стучала в запертую дверь, пока та не открылась.

– Сюда нельзя, – сказал мужчина в желтом комбинезоне.

Желтый цвет носит личная охрана и обслуга мыслителей, тогда как прочее население базы, независимо от статуса, носит серый – не считая охранников, у которых белые комбинезоны. Викусику это казалось несправедливым.

– Пропустите меня, пожалуйста.

Приказывать было бесполезно. Желтые подчиняются только мыслителю.

– Сюда нельзя, наставник, – повторил охранник.

– Я была у мыслителя Ганимеда вчера! Вы сами меня пропустили!

– Вчера вас вызвали, наставник. Сегодня насчет вас нет приказов.

– Как это нет? Не может быть!

– Соблюдайте правила, наставник. Если вы понадобитесь, вас вызовут.

Викусик резко развернулась и злым быстрым шагом двинулась к себе в корпус, бормоча:

– Если понадоблюсь, да? Если понадоблюсь… Я ему что – девочка по вызову?

* * *

– Ты самая страстная девушка, которую я встречал в своей жизни, – прошептал Никита, поглаживая Эви по щеке.

Эви поймала его руку, поцеловала ее, куснула за палец и из последних сил улыбнулась.

– И как ты это объяснишь с научной точки зрения?

– Думаю, это классический пример теоремы тихого омута и чертей. И мы только что доказали эту теорему.

Они разговаривали тихо, чтобы не разбудить измученную привратницу Гелю.

– Честно скажу, такие марафоны у меня впервые в жизни.

– У меня тоже. Викусик – бревно. Да и остальные были не лучше. А у тебя, я смотрю, есть опыт.

– Кое-какой. Год назад один папин знакомый – кстати, доктор наук – предложил мне секс за деньги. Я согласилась, но не из-за денег – хотелось родителям подгадить. Они у меня жуткие ханжи. Однажды нашли у меня «Голубое сало» Сорокина и сожгли! Не вру!

– Верю-верю, а с доктором-то что?

– Мы с ним это сделали, вот что. И потом делали еще несколько раз. Под конец мне даже начало это нравиться. Дяденька-то был опытный, в его-то возрасте.

– А потом?

– Потом я уже начала волноваться, как бы чего не вышло. Что называется, и хочется и колется. Очень хотелось всё рассказать родителям, просто чтобы посмотреть на их реакцию. Но тогда б они мне устроили веселую жизнь, и дяденьке тоже, а я к этому была еще не готова. Но однажды все закончилось само собой, по естественным причинам.

– В смысле?

– Он умер. И не делай такое лицо. Меня это нисколько не тронуло.

– Потрясающе…

– Ага, а еще изумительно, сногсшибательно и невероятно.

Она засмеялась. Никита попытался выдавить из себя улыбку.

Тусклый ночник, горевший у изголовья ложа, замигал и погас.

Никита даже не обратил на это внимания. Эви вскочила и подбежала к окну:

– Никит, мне это не нравится. На базе везде свет вырубился!

– Электричество шалит… – благостно ответствовал мыслитель Ганимед. – Мы шалим – и оно шалит.

– Значит, и камеры не работают… – пробормотала Эви.

Вскоре запиликала рация Эви. Геля недовольно застонала сквозь сон.

Эви схватила рацию:

– Прием! Да? Да? Все, бегу!

Гниль бродил по базе, выискивая интересные ракурсы.

Снимал строгие корпуса, стеклянные стены и людей в серых комбинезонах, бесцельно бродивших по асфальтовой площадке и строго смотревших на фотографа. Замечаний, впрочем, ему никто не делал. В конце концов, ни одной таблички «Фотографировать запрещено» Гниль здесь не видел, равно как и знака, запрещающего курение. Поэтому закурил.