Мечта для нас - Тилли Коул

Я сглотнула. Хотелось спросить: «Обо мне?» Но вопрос так и не сорвался с моих губ. Только не сейчас, не после всего, что было. Нужно немедленно это прекратить, нужно уйти от Кромвеля. В самом начале нашего знакомства он вел себя очень грубо, недружелюбно, и можно было не обращать внимания на его привлекательность. Можно было не замечать, как перекатываются мышцы под его кожей, превращая татуировки в живое произведение искусства.

Но после того, как я увидела его настоящего, когда он сидел за пианино, после того, как он боролся с собой, прежде чем исправить мою работу, после того, как сегодня пытался помочь мне лучше играть… Он говорил со мной так тихо и искренне, его низкий голос был глубоким, как очередная написанная им симфония. В воздухе до сих пор витали отголоски его музыки. Трудно было не заметить настоящего Кромвеля.

Трудно было не обращать внимания на то, как он красив.

– Я… – Он откашлялся.

Этого хватило, чтобы разогнать колдовской туман у меня в голове, вызванный юношеским очарованием. Я взглянула на парня из-под полуопущенных ресниц, надеясь, что они послужат мне неким защитным слоем от внезапно нахлынувших чувств. Но Кромвель молча смотрел мне в глаза, а его щеки заметно покраснели.

– Ты – что? – прошептала я. В повисшей между нами тишине мой тихий голос прозвучал как крик.

– У меня есть еще, – проговорил он с таким видом, будто признавался в чем-то неприличном.

– Еще?

Он указал на листок, лежавший на пианино. У меня засосало под ложечкой от предвкушения.

– Идеи для композиции?

Кромвель коротко кивнул.

– Могу я послушать?

Он отвел глаза, его плечи заметно напряглись, и я затаила дыхание. Я не осмеливалась дышать, пока он скользил взглядом по комнате, избегая взгляда в сторону фортепиано. Кромвель боялся взглянуть в глаза правде, не хотел признавать, что рожден для этого.

Я смотрела на него, и на глаза наворачивались слезы. Что-то мешало юноше стать прежним, принять себя таким, какой он есть, и, что бы это ни было, оно его испепеляло.

Кажется, оно его просто убивало.

В этот момент я почувствовала, что мы с ним – родственные души. Он, конечно, никогда этого не узнает, но мы с ним… были очень похожи.

Все вышло само собой. Моя рука опустилась на плечо Кромвеля и накрыла вытатуированный на смуглой коже яркий крест. Я действовала инстинктивно, потому что испытывала потребность помочь этому замкнувшемуся в себе юноше и без слов показать, что я его понимаю.

Кромвель замер, а я не могла отвести глаз от его руки – та стремительно покрывалась мурашками. Красная роза, выглядывающая из пустой глазницы черепа, вздрогнула под моими пальцами.

Кромвель закрыл глаза и глубоко вздохнул. Я не убирала руку, на случай, если ему требовалась энергия, чтобы показать мне то, что он хотел, то, что было необходимо ему самому. Пальцы юноши опустились на клавиатуру – ему не нужно было открывать глаза, чтобы проверить расположение пальцев, он наверняка знал, каких клавиш касается. Такое знание приходит лишь после долгих лет тренировок.

Кромвель выдохнул и заиграл.

Я застыла. Словно оказалась заперта вне его мира, в который могла заглянуть, но не могла проникнуть. Моя грудь быстро поднималась и опускалась, но я не издавала ни звука. Ни в коем случае нельзя испортить своим хриплым дыханием эту мелодию, нельзя разрушить красоту, изливавшуюся из души Кромвеля.

Мне хотелось наблюдать за ним бесконечно, хотелось упиваться этим зрелищем, каковое являл собой Кромвель Дин, играющий на фортепиано. Но мои веки опустились, не оставляя мне иного выбора, кроме как полностью обратиться в слух. И я улыбнулась, потому что слышала все, что чувствовал Кромвель: печаль, заключенную в медленном темпе, вспышки радости в высоких нотах и глубокое отчаяние в низких.

Я вспомнила, как впервые увидела Кромвеля этим летом, в ночном клубе, вспомнила, как стояла и слушала его миксы. Та музыка не шла ни в какое сравнение с этой. Тогда, стоя на липком, влажном танцполе, я испытала лишь разочарование. Теперь же… я купалась в радуге чувств. Мое прерывисто бьющееся сердце, не способное работать в четком ритме, отчаянно пыталось пропустить сквозь свои слабые стенки все, что давал мне сейчас Кромвель.

А потом что-то произошло. Кромвель заиграл другую мелодию. Ритм резко изменился. Мои глаза распахнулись, и я уставилась на руки юноши – они двигались с невероятной скоростью, все его тело изгибалось и качалось в такт музыке. Я сидела неподвижно, наблюдая, как на лбу Кромвеля выступают капли пота. Глаза его были плотно закрыты, но на губах на миг появилась улыбка.

При виде этого зрелища сердце чуть не выскочило у меня из груди.

Но потом улыбка исчезла с его лица, губы горестно изогнулись. Я не знала, что делать, что думать. На моих глазах творилось что-то страшное. Звучавшая в комнате музыка не походила ни на что из того, что я когда-либо слышала.

Я никогда не испытывала ничего подобного.

По щеке Кромвеля покатилась слеза, и у меня в горле встал ком, а губы задрожали. Мне было очень жаль его. Музыка была прекрасна, она согревала душу, как лучи солнца, что пробились сквозь тучи в ветреный зимний день и несут с собой обещание скорого прихода весны.

Кромвель раскачивался всем корпусом, он словно слился с фортепиано в единое целое. Теперь они с музыкой были неразделимы.

Я не сомневалась: на миг мне открылась душа Кромвеля.

На клавишу упала слеза, и моя рука соскользнула с плеча юноши. В тот же миг глаза Кромвеля резко открылись, руки замерли на клавишах. Кромвель стремительно отпрыгнул от пианино, опрокинув табурет. Я успела вскочить, прежде чем тот опрокинулся и упал на пол, и ухватилась за пианино, чтобы удержаться на ногах. Кромвель посмотрел на меня широко распахнутыми глазами. Его зрачки настолько расширились, что почти закрыли собой темно-синие радужки.

На шее юноши вздулись вены, мускулы напряглись, так что он казался огромным. Я тяжело дышала, голова слегка кружилась от пережитого потрясения.

Кромвель метнул дикий взгляд на фортепиано, потом – на свои руки. Он сжал кулаки и весь затрясся от внезапно накатившей злости. Из его глаз потекли слезы – зримое свидетельство того, что вещь, которую он играл, разбила его сердце.

Она его сломала.

Кромвель метнулся к столу и торопливо собрал свои вещи. Я молча наблюдала за ним, не зная, что сказать.

Все дело в музыке, которую он сейчас исполнял, в которой он растворился. Она заставила его измениться, и с ней он пытался бороться. Моя ладонь еще хранила тепло его плеча. Боковым зрением я заметила, что парень замер, и посмотрела на него. Он смотрел на мою руку… эта ладонь поддерживала его, пока он играл.

По его лицу я сразу же поняла, что юноша собирается сбежать. Он шагнул к двери, но я рванулась ему наперерез и преградила дорогу. Кромвель замер, прижав к груди ноутбук словно щит.