Хаос. Отступление? - Хью Хауи

– Отлично, вот вы и проснулись!

Голос полковника Хэндельман звучал едва не радостно. Может быть, обвиняя человека в тяжких преступлениях, она всегда чувствует себя лучше.

– Откройте глаза, доктор Райли. Посмотрите, что я вам принесла.

Я не хотела. Но она сначала собиралась поговорить о Николь, желая напомнить мне (о серой плесени, серой плесени, которая пожирала ее, мою маленькую девочку, чей гладкий полированный череп покоился в моих руках), что с ней случилось. Она не знала деталей. Любой, кто имеет доступ к моим файлам, знают, что моя жена и дочь были самыми важными людьми в моей жизни. Рейчел умерла раньше. Если бы Николь не была со мной, она бы тоже умерла быстро и тоже по моей вине, поскольку я была менеджером проекта «Эдем». Во всем была виновата именно я.

Я открыла глаза.

Полковник Хендельман была вся в грязи. Грязь свободно лежала на всей ее форме, но гуще всего была на ногах, где слой грязи полностью закрывал материю. Следы грязи вели к двери, показывая ее маршрут по комнате. Встретившись со мной взглядом, полковник улыбнулась. Подняла правую ногу и спокойно, как ни в чем не бывало топнула об пол. Ужасными черными хлопьями грязь слетела с ноги, забрызгав все вокруг.

Высокий тонкий звук пронзил комнату – словно чайник свистел, сигнализируя, что его содержимое кипит. Не сразу я поняла, что звук этот исходит из моего собственного горла. Но и осознав это, я не смогла его остановить.

– Я познакомилась со всеми вашими файлами, доктор Райли, – проговорила полковник, улыбнулась и, хлопнув другой ногой об пол, залила его новыми каскадами грязи. – Ваш обсессивно-компульсивный синдром сыграл с вами злую шутку. Один из ваших коллег, Генри Цоумбакос, – я думаю, вы помните это имя, – перед тем как стать жертвой заражения, оставил полный отчет о том, что было. Он попытался снять с вас всю вину и сказал, что из-за ваших навязчивых состояний вам не сказали о загрязнении, потому что вы сразу бы закрыли проект из гигиенических соображений. Такая уж у вас болезнь – желание все проверять и выверять. Желание абсолютного порядка. Не получилось. Но каков коллега! Попытался обелить ваше имя несмотря на то, что созданное им чудовище пожирало его кости по несколько граммов в секунду.

– Пожалуйста, остановитесь, – прошептала я.

– Но давайте посмотрим на дело глубже, – продолжала полковник Хэндельман. – Вы считали это своим личным адом. Смерть жены расстроила вас больше, чем то ужасное состояние, в которое пришел весь мир. Плесень повсюду, и ничто не способно с ней справиться. Ничто, кроме огня. Вы это знали, но не воспользовались этим выходом, потому что мы не слышали докладов о неконтролируемых пожарах в зоне, где вы работали.

Улыбка на лице полковника уступила место выражению притворно-преувеличенного сочувствия.

– Вы что, не нашли спичек? – спросила она.

Я молчала. Просить ее замолчать было бесполезно, а, если бы я открыла рот, запах грязи забил бы мне рот и остановил дыхание. Я знала, этот запах убьет меня, но, одновременно, понимала, что ничего подобного не произойдет, да к тому же все это не имеет никакого значения. Пилюли у меня кончились несколько месяцев назад, и не было никакой фармакологической защиты между мной и грязью, которая падала комками и клочьями на пол.

– Вот что интересно, – продолжала полковник. – Большинство людей с вашим заболеванием боятся микробов, придерживаются странных гигиенических ритуалов: например, каждые десять минут моют руки. Вы тоже были зациклены на чистоте. В лаборатории должна быть идеальная чистота, каждый протокол должен выполняться, каждое правило – тоже. Неудивительно, что ваши люди перестали вам обо всем рассказывать. Работать под вашим началом – все равно что отправиться на край света с учителем подготовительного класса.

– Нет правил, по которым можно болеть, – прошептала я.

Это был старый спор, в котором я принимала участие с тех пор, как попала в старшие классы, где некоторые учителя заявляли, что я просто жеманная маленькая принцесса, а не патологический любитель гигиены. С моей психической аномалией они не считались.

Правда, большого количества ритуалов, обычно исполняемых людьми с моим синдромом, я не придерживалась. Я обычно считала про себя цифры в определенной последовательности перед тем, как поднять оброненную вещь, ела еду с блюд, стоящих передо мной, по часовой стрелке – неважно, насколько ужасная комбинация в результате получалась. У меня были свои представлении о чистоте, порядке. И если мне не удавалось быть абсолютно совершенной, это означало, что стены сейчас рухнут, и из образовавшегося хаоса явятся монстры.

Этот простой факт был мне известен всю мою жизнь, хотя формальный диагноз был поставлен только тогда, когда мне исполнилось одиннадцать. И все время, стоило мне на мгновение изменить своим правилам, позволить хоть чуточке хаоса войти в мою жизнь, все разбивалось в куски. Люди говорили мне, что я чокнутая, что нельзя так зацикливаться на этом пункте. И что? Я изменила своим правилам, позволила хаосу войти в мою жизнь, и все, что я любила, было похоронено в серой плесени. Нет, я не была чокнутой.

Я была в этом мире единственным разумным человеком – истинно, бескомпромиссно разумным.

– Может быть, и не правил, по которым нужно болеть вашим синдромом, – продолжила полковник. – Но вы являетесь человеком, чьи умственные склонности косвенно несут ответственность за создание и использование биоинженерного супероружия.

Она вновь топнула ногой, и еще один ком грязи оторвался от ее ноги и с тошнотворным шлепком упал на пол. Я застонала.

– Из всех вы одна боялись, что грязь будет способствовать росту хлебной плесени там, где раньше было вполне безопасно. Эта грязь была стерилизована даже на молекулярном уровне – но вам ведь все равно, не так ли? Все, о чем вы думаете, – это грязь, отвратительная, ужасная грязь.

– Зачем вы это делаете? – спросила я, не удержавшись, и мой голос помимо моей воли вырвался из меня – слабый и дрожащий, как голос ребенка. Я хотела скрыться от нее, оторвав внутривенную иглу и убежав туда, где запах хлорамина все еще способен победить ужасный аромат мокрой земли. Я не двинулась. Я была слабой, она – сильной. Она бы нашла меня, схватила своими испачканными руками и удерживала, пока я бы не умерла. Я умру, если она меня коснется. Умру.

– Потому что, как мне кажется, вы сдались, доктор Райли. Но так просто вам не отделаться. Менее двух процентов населения имеет комбинацию цитокинов и энзимов, которая способна противостоять плесени. Иммунитет редок, очень редок, и я вижу особую несправедливость в том, что он сидит у вас в крови. Есть множество людей, которых я желала бы видеть живыми на вашем месте.

Я промолчала.

– Но вышло так, как вышло. Вы смогли спасти свою жизнь. Вы могли бы спасти и жизнь своей дочери.

– Ни слова о ней!

Я смотрела на полковника из своего безопасного укрытия, желая спрятаться как можно дальше от грязи, покрывавшей пол.