Ненавистная фрау - Неле Нойхаус

Боденштайн понимающе кивнул. Двери конюшни открылись, и появился довольно раздраженный Фридхельм Дёринг. Керстнер шел за ним с безразличным видом. Дёринг направился к выходу, и в этот момент ему, похоже, пришла в голову какая-то мысль.

— Где прицеп, на котором вы перевозили лошадь?

— На парковочной площадке, — сказал Керстнер.

Дёринг повернулся на каблуках и, не прощаясь, исчез. Боденштайн и оба ветеринара наблюдали за тем, как он мастерски маневрировал на своем внедорожнике перед прицепом, затем в несколько приемов подсоединил его к автомобилю и, взвизгнув шинами, сорвался с места.

— Что он от вас хотел? — поинтересовался Боденштайн.

— Он хотел узнать, где его жена, — угрюмо ответил Керстнер.

— И что? Вы знаете это?

— Да, разумеется, — раздался голос позади них, и все мужчины обернулись. Анна Лена Дёринг вышла из двери, за которой находилась операционная. Отеки на ее лице чуть уменьшились, цвет синяков, изначально фиолетово-черный, приобрел синевато-желтый оттенок. Темные волосы она заплела в тугую косу. На женщине были джинсы и серая хлопчатобумажная толстовка с капюшоном.

— Добрый день, фрау Дёринг. — Боденштайн был немного удивлен. — Как у вас дела?

— Все нормально. — Голос фрау Дёринг звучал неестественно. Она подошла к Керстнеру и тронула его за руку. Они обменялись взглядами, и было очевидно, что между ними давно сложились глубоко доверительные отношения. — Я должна идти, Миха, — тихо сказала она Керстнеру, — иначе произойдет еще одно несчастье.

— Нет, пожалуйста, Анна, ты не должна этого делать! Есть и другой выход, — умоляюще посмотрел на нее Керстнер. Тут он, похоже, вдруг вспомнил, что Боденштайн все еще здесь и слышит их разговор. — Давай поговорим об этом позже. Пообещай мне!

Оливер отправился вслед за ветеринарами и Анной Леной Дёринг в административное здание ветеринарной клиники.

— Фрау доктор Ханзен тоже здесь?

— Нет, она на выезде. — Риттендорф склонился над стойкой приемной, за которой никого не было, чтобы ответить на телефонный звонок.

— Могу я отнять у вас немного времени, чтобы поговорить с глазу на глаз? — обратился Боденштайн к Керстнеру. Тот согласно кивнул в ответ.

Мужчины вошли в переговорную, и Керстнер закрыл за собой дверь. Взгляд Боденштайна задержался на фотографии в рамке, где были изображены пятеро молодых мужчин на пляже с бутылками пива в руках. Они стояли, держа друг друга под руку, и, смеясь, смотрели в камеру. Среди них главный комиссар узнал Риттендорфа, Керстнера, Валентина Хельфриха и Флориана Клэзинга. Имени пятого мужчины он не знал. При своем первом визите Боденштайн не заметил этой фотографии.

— Вы знакомы с доктором Клэзингом не только через фрау Дёринг? — спросил он, обернувшись.

— Не только, — согласился ветеринар. — Когда мы учились в университете, то состояли в одном студенческом сообществе. Клэзинг и Шрётер учились на юридическом факультете, Хельфрих — на фармацевтическом, а мы с Георгом — на ветеринарном.

— Понятно. — Боденштайн смотрел на Керстнера. Доктор сел за стол и закурил сигарету. Он уже не выглядел столь подавленным, как в начале недели. Он был гораздо общительнее, но все еще не производил впечатления уравновешенного человека.

— В прошлую субботу между Кёнигштайном и Келькхаймом видеокамера зафиксировала автомобиль вашего покойного тестя, — начал Боденштайн, — золотистый кабриолет «Мерседес». Ту же машину видели во второй половине дня на парковочной площадке «Макдоналдса» в Швальбахе. Водитель машины беседовал с вашей женой. Кто это мог быть?

— Понятия не имею. — Керстнер удивленно покачал головой. — Мой тесть умер четыре года назад. С чего вы взяли, что это был его автомобиль?

— Он зарегистрирован на его имя.

Керстнер рассеянно крутил пальцами пустую чашку.

— Я ничего не знаю об автомобиле. Я даже не знал, что он еще существует.

Боденштайн взялся за спинку стула и наклонился вперед:

— Тогда вы можете мне сказать, чего ваша жена хотела от вас в субботу во второй половине дня?

Эффект был подобен опущенному жалюзи. На лице мужчины появились замкнутость и недружелюбие.

— Она просила у вас денег?

Никакой реакции.

— Речь шла о вашей дочери? О Мари?

Кофейная чашка раскололась в пальцах Керстнера на две части. Из образовавшейся раны сочилась кровь и капала на стол, но доктор, казалось, не замечал, что поранился. На его лице опять появилось это страдальческое выражение, взгляд угас, и Боденштайн понял, что своим предположением попал точно в цель. Изабель за пару часов до своей смерти поехала к мужу, чтобы что-то сообщить ему о ребенке. Возможно, что-то страшное, как минимум что-то такое, что полностью выбило мужчину из колеи.

— Вы поранились, — сказал Боденштайн, и только сейчас Керстнер, похоже, вообще заметил травму. Он поднес руку ко рту и зажал рану губами.

В дверь постучали, и в комнату вошла мопсообразная помощница ветеринара Сильвия Вагнер. Она не обратила на Боденштайна никакого внимания.

— Миха, звонит фрау Риттер, он хотела узнать…

— Я ей перезвоню, — оборвал ее Керстнер и посмотрел невидящим взглядом на кровь, которая стекала по ладони на поверхность стола, быстро образуя лужицу.

— Бог мой! — воскликнула Сильвия, увидев это, и крикнула кому-то, повернувшись к дверям: — Миха перезвонит!

Затем она исчезла и через минуту появилась в сопровождении Риттендорфа и Анны Лены Дёринг. Боденштайн решил, что дальше нет смысла задавать вопросы.

— Это нужно зашить, — кивнул он Риттендорфу, который взял руку коллеги и стал рассматривать травму.

— Я чувствую, что да, — отрывисто подтвердил ветеринар и повернулся к напарнику: — Миха, дружище, что случилось? Давай вставай, я отвезу тебя в клинику.

Керстнер не обращал на него внимания. Он поднялся с застывшим лицом и отошел от стола. Риттендорф и Анна Лена Дёринг сделали шаг назад. Керстнер остановился перед Боденштайном, и главный комиссар понял, что мужчина борется со слезами.

— Изабель приезжала, чтобы потребовать от меня мою подпись, — сказал он сдавленным, но решительным голосом. — Она подала на развод и хотела, чтобы все произошло быстро, без предписанного законом года ожидания. Я не желал это так просто подписывать, по крайней мере, без предварительной консультации с адвокатом. Потом я спросил Изабель о Мари.

Он сделал паузу и провел рукой по лицу, забыв о своей травме и не думая о том, что может запачкаться кровью.

— Я сказал, что хочу видеть своего ребенка, а до этого ничего подписывать не буду. Тут она разозлилась и заявила, что Мари вообще не моя дочь, что нечего устраивать здесь спектакль, что я должен подписать бумаги, и немедленно, иначе я вообще никогда больше не увижу Мари, так как она увезла ее туда, где я ее никогда не найду. — Керстнер вздохнул. — Потом позвонила Анна Лена, и я просто ушел. Позднее Изабель еще раз появилась в «Гут Вальдхоф», но у меня уже не было времени вести с ней дискуссии.