Сахалинский репортаж. Вокруг острова на мотоциклах. 1957 год - Владимир Андреевич Привезенцев

– Ванюшка, у тебя корова есть?

Надсмотрщик взглянул на него непонимающими глазами.

– …Да вот, понимаешь, стою на крыльце, а рядам через кусты кто-то ломится. То ли корова, то ли телка, – не разобрал.

Сорвав со стены ружье, Ванюшка одним махом выскочил на улицу. Выбежали и мы. Но в ночной тишине слышался только рокот ручейка в распадке.

Водружая охотничью одностволку на старое место, надсмотрщик вздохнул:

– Откуда у меня корове взяться, голова садовая. Это же на ключ медведь пошел…

Ночь… Ребята спят, намаявшись за день. Иван Павлович Тимофеев тихо рассказывает, прислушиваясь к звуку собственного голоса:

– Медведя у нас навалом… Как собак в хорошей деревне: хоть на двор загоняй! Такое случается, что расскажут – не поверите, подумаете, что охотничья байка. Шли по линии однажды двое, а собака, будь она неладна, медведя растравила, подняла. Обычно не идет он на человека, а тут видно крепко рассердился хозяин тайги, пошел… Оружия нет. Один успел на дерево вымахнуть, медведь за ним. Товарищ за винтовкой на пост побежал, благо недалеко. Пока он вернулся, первый уже устал ножом от медведя отбиваться. Товарищ приложился на бегу – бац! Тут оба с дерева упали – и медведь, и человек. Медведь вскочил и ходу в тайгу, а человек остался лежать… Да нет, стрелок вовсе промазал, просто медведь успел связисту здорово ноги ободрать…

У Ванюшки один из обычных участков на линии: двенадцать километров на юг, семь – на север, через перевал. Дежурит он, как и остальные связисты, один. Сам сажает в печку хлеб, варит супы и каши, стирает и убирает. Да и хозяйство невелико: ящик с продуктами, дробовик с «жаканом» в стволе, пяток кастрюль, стол, на котором стоит селектор, здоровенный котище Васька, нары и над ними «джампанг» – ороченская палатка из марли, защищающая спящего от комаров.

А работа?.. Что ж, обычная, как и другие. Двенадцать раз в месяц Ванюшка затягивает потуже башлык от комаров, бросает на плечо «когти», сует за пазуху телефонную трубку и отправляется в обход по линии. Бормоча под нос песни, шагает через бурелом, карабкается на сопки, переправляется через речушки, пробирается через болота.

Остальное время надсмотрщик проводит дома, дежурит у селектора. Каждую минуту может поступить сигнал о повреждении. Почва в здешних местах гнилая, лиственницы сплетаются корнями. Одно дерево тянет за собой другое, третье. Рвут провода, как паутину. Недавно ветер был сильный, в трех местах линию порвало. Самое трудное время – с ноября по январь, пурга лютует, валит лиственницы сотнями. На ликвидацию же обрыва положено не более двух часов. Это – закон для связиста.

Но когда работа есть – все-таки лучше. А выпадут зимой ясные дни – скучно делается. Словом не с кем перемолвиться. Разный ералаш прут по селектору от скуки.

А потом, глядишь, снова добрая пурга, и человек забывает обо всем, кроме работы…

Ванюшка замолчал. И остался слышен только тонкий комариный звон за стеной.

Утром кот Васька приволок из тайги «собственнолапно» задушенного зайца. Втащил по ступенькам на крыльцо, положил у двери и начал тереться о ноги хозяина.

– Как собака, – засмеялся Ванюшка. – Не пропадешь с таким котом!.. Ну, прощайте, однако. Не поминайте лихом!

С изнуряющей методичностью пошли чередоваться песчаные холмы и топкие мари с черной гнилой грязью, в которую нога уходит выше колена. Не успеешь подняться на сопку – спуск вниз, снова тащи утопающую машину через черную полосу с нелепо торчащими обломками прогнивших бревен.

Но все можно было бы все-таки преодолеть, если бы не комары – самый страшный таежный бич. Они сотнями впиваются в лицо, забиваются в краги, лезут под очки, плотно натянутые на глаза. Кожа на лице и на руках опухает, начинает гореть огнем.

Очень трудно. Люди выдерживают, но хуже дело обстоит с мотоциклами. Вечером в путевом дневнике появляется тревожная запись:

«Вторая ночевка в тайге. На машине Гостынского сгорела последняя пара дисков сцепления. Больше в запасе их нет. Беспощадно поедаемые комарами, Виктор и Аркадий разбирают мотор, пытаются что-нибудь скомбинировать из старых дисков».

На посту встречаемся с ремонтной бригадой, которая уже целый месяц кочевала по тайге на скрипучей телеге, нагруженной инструментами и продовольствием.

Эта – пятерка людей, разных по возрасту и, видимо, по характеру, но одинаково подтянутых, молчаливых, чисто выбритых.

– Посмотрели, как мы живем? – скупо улыбнувшись, спросил один из них.

Снова продолжаем трудный путь. Нам пришлось преодолеть еще одно серьезное препятствие – настил.

Нас пугали этим настилом. И недаром.

Настила, собственно, не осталось. Перед нами лежат восемь километров бревенчатого завала. Дорогу здесь строили из деревьев толщиной в тридцать-сорок сантиметров.

– Есть предложение разбиться на две бригады. Одна будет раскатывать бревна, другая поведет машины. Возражений нет?

– Нет.

На плечах оттаскиваем в стороны сотни тяжелых, пропитанных водой стволов. Водители разгоняют тяжелые машины и бросают их на завал.

Мотоцикл ведет себя как необъезженная лошадь. Он становится на дыбы, рвется в стороны, пытаясь сбросить седока. Не всегда понятно, сидит ли водитель в седле или висит в воздухе.

Кажется, не будет этому настилу конца. Но вот промелькнула впереди желтая полоска.

Передышка или конец трудного пути?

Поднимаемся на холм, останавливаемся. Курим. Чего-то явно не хватает. Наконец, Станислав Жебелев, сообразив, срывает с лица грязное полотенце.

– Ребята, комаров нет!

Действительно, нет. Ветерок приятно холодит опухшие воспаленные лица.

Прошли!

И мы вспоминаем всю дорогу от мыса Погиби и тех людей, с которыми довелось встретиться.

Колонна идет на юг

Домой! – Пятидесятая параллель. – Там, где шли бои. – Лес – "зеленое золото". – Комсомольский юбилей. – Две стройки. – На покоренной целине. – Шахтеры за рулем. – Перелистывая путевые дневники…

Песни сопровождали нас в походе всюду: на трудных перевалах, у костра в глухой тайге, при переходах через топи и мари.

По песне можно было определить: трудно спортсменам или легко. Мы пели разные песни – суровых военных лет, шуточные, студенческие. И вот, наконец, над колонной незримо веет легкая птица-песня:

Домой, домой!

Сквозь бури и ненастья

Домой, домой!

Мы держим путь прямой.

И тот не знает,

Что такое счастье,

Кто не спешил

Домой, домой, домой!

Песня поднялась над "Чертовым логом", у «Ныла», километров за восемьсот от стадиона в Южно-Сахалинске, где нас ждала встреча. Пели ее оттого, что все трудные дороги позади, а впереди лежат знакомые пути.

В Альбах, у чайной, где после "комариных трасс" мы впервые приняли от