Фальшивая Венера - Майкл Грубер

Входит придворный и что-то шепчет на ухо королю. Его величество говорит, что должен оставить меня, и добавляет, что получил наслаждение от нашей беседы и с нетерпением ждет следующего сеанса. И улыбается. Затем, обойдя холст, смотрит на мою работу, изучает лицо, над которым, разумеется, я трудился больше всего, и говорит:

— Дон Диего, я знаю, как я выгляжу. Вижу, вы изображаете меня таким, какой я есть.

И легонько похлопывает меня по плечу. Король прикоснулся ко мне! Когда он уходит, я весь обливаюсь по́том. Доминиканец бросает на меня желчный взгляд и тоже уходит. У меня по-прежнему покалывает в плече, и вдруг я понял, что сполз вниз с кресла и мне в плечо впился угол компьютерного стола.

Я взглянул на часы на экране. Я провалился на восемь минут, хотя по моим субъективным ощущениям прошло не меньше часа. И тогда я подумал: «Отлично, я рисовал как Веласкес, однако мой холст по-прежнему девственно чист, так смогу ли я действительно рисовать здесь и сейчас, пока воображаю себя Веласкесом?» Быть может, нужно встать перед полотном с кистью в руке и принять еще одну дозу сальвинорина? А что, если действие препарата накапливается и я добьюсь большего эффекта?

Новая доза в рот в дополнение к предыдущей, десять минут взгляда в пустоту, и затем я начал рисовать. Я решил, что это будет групповая сцена, восемь ребят сидят в баре — нет, пусть лучше на улице, что-то вроде свадьбы, самые обыкновенные ребята, которые не прочь пропустить стаканчик-другой после работы, и дело продвигалось очень быстро, никаких подробностей, лишь обозначить положения фигур. Покончив с этим, я размешал большую плюху пушистых белил и добавил немного охры и лазурита, чтобы получить нейтральный серый, после чего обрисовал фигуры по контуру.

Говорят, что я могу писать одни только головы, и вот мой ответ на эту клевету. Кардучо и прочие придворные живописцы — они издеваются надо мной, считают выскочкой, который умеет подражать природе, но не имеет понятия, как нарисовать настоящую картину, наполненную смыслом, в флорентийском стиле. Все они, Кардучо, Кахес и Нарди, никогда не простят мне то, что я одержал победу в состязании на лучшую картину, посвященную изгнанию мавров, заказанную его величеством, и я слышал их насмешки, что я победил только потому, что сам являюсь мавром, так как я родом из Севильи, где так много нечистой крови.

Однако я художник короля, я капельдинер и поднимусь еще выше. Если лживые сплетни о моем происхождении и достигнут слуха его величества, он все равно не станет их слушать; к тому же я в хороших отношениях с его светлостью герцогом Оливаресом и его покровительство защитит меня от всех недругов.

Закончив фон, я возвращаюсь в свою опочивальню. С Хуаной я обмениваюсь лишь парой слов, как это бывает всегда, когда начата новая картина, и рано ложусь спать. Снова эти странные сновидения о преисподней, с громогласными чудовищами и светом, порожденным не солнцем и не свечой, адским светом, искажающим все краски до немыслимых тонов. Рано утром я отправляюсь на мессу и молюсь о том, чтобы эти сновидения больше не мучили меня, после чего возвращаюсь к работе, на этот раз с натурщиками.

Сегодня я работаю с Антонио Рохасом, каменщиком, и я даю ему столько вина, сколько он хочет. Он широко ухмыляется, словно обезьяна, и я быстро переношу на холст его черты, после чего выпроваживаю, наградив хлопком по спине и пятьюдесятью мараверди. Затем приходит мясник с королевской кухни, которого я хочу сделать своим Вакхом.

После ухода мясника я смотрю на незаконченную картину. В ней что-то не так, но я никак не могу понять, что именно, — быть может, фигуры чересчур сгрудились на переднем плане, словно все они сидят на одном заборе. Я уже пробовал исправить композицию, но результат по-прежнему меня не удовлетворяет. Лица и фигуры естественны и полны жизни, но пространство, в котором они находятся, не является реальностью. Тут есть один секрет, который я еще не постиг, и никто из глупцов, занимающихся живописью в нашем королевстве, не желает меня просветить. Впрочем, я и не собираюсь никого просить. Однако надеюсь, если на то будет Божья воля, его величеству картина понравится, ведь она все равно лучше всего того, что написал в своей жизни Кардучо.

Приходит мальчик с посланием от его величества, и мне приходится оставить картину и пойти приодеться должным образом, чтобы предстать перед королем. Наверное, он принял решение написать портрет своего покойного отца, о чем уже говорил в прошлую пятницу… Вон та рука тоже неправильная.

Очнувшись, я обнаружил, что иду по Канал-стрит под холодным дождем в футболке и джинсах, босиком. Вернувшись в студию, я нисколько не удивился, увидев, что мой холст заполнился «Вакхом и пьяницами». Картина осталась недописанной, только фон и два почти законченных лица: Вакха и одного типа в середине, в сомбреро и с пьяной ухмылкой. Краска еще не успела высохнуть, и можно было разглядеть, где Веласкес (или я) полностью переписал крестьянина справа с краю, снабдив его новой головой, и где сзади появилась новая фигура в черном, в тщетной попытке придать картине больше глубины. Я увидел, что имел в виду Веласкес, говоря о руке Вакха: она неправильно соединялась с плечом и ракурс был не совсем тот. Однако лицо было потрясающим.

Я принял душ, переоделся и тщательно смешал себе коктейль «Гибсон» в отцовском серебряном шейкере. Маринованный лук — единственное, что есть у меня в холодильнике, и еще оливки, потому что иногда мне хочется мартини.

Анализируя случившееся, я пришел к выводу, что на этот раз провел в жизни Веласкеса по крайней мере пару дней, учитывая то, что я работал над картиной, поэтому мне захотелось узнать, сколько прошло реального времени (могу ли я по-прежнему называть его реальным?). Маленький дисплей на автоответчике показал, что прошло приблизительно тридцать четыре часа с тех пор, как я установил холст, это уже начинал подтверждать и пустой желудок, коктейль оказывал необычно сильное действие на голову. Огоньки на автоответчике информировали меня о пятнадцати сообщениях, я бегло прошелся по ним и ответил на то, которое было с мобильника Марка Слотски.

— Дружище, где ты пропадал? — воскликнул он, прежде чем я успел назвать себя.

Меня ужасно выводит из себя то, что техника сообщает, кто звонит, — еще одна маленькая эрозия норм общения.

— Я оставил сообщение на автоответчике, — добавил Марк. — Ты слышал, что я купил твою Кейт?

— Да, спасибо. Я так понял, у тебя есть поклонник Уинслет, которому ты собираешься впарить портрет.

— На самом деле поклонник Веласкеса. Потрясающая работа.

— Да, ты прав. Слушай, ты можешь сейчас заглянуть ко мне? Я хочу кое-что тебе показать.

— Прямо сейчас? Я тут с Жаки Моро. Мы в «Голубом апельсине». Что там у тебя?

— Еще один Веласкес. Честное слово, ты должен это посмотреть.

Марк согласился, и минут через двадцать они вдвоем с Жаки ввалились в студию, разгоряченные выпивкой, но оба тотчас же затихли, увидев то, что стояло на мольберте.

— Господи, Уилмот, это еще что за хреновина? — спросил Марк.