Рождение Темного Меча - Трейси Хикмэн

— Не подпускай к себе никого, сынок, — говорила ему Анджа. — Они не поймут тебя, а чего они не понимают, того они боятся. А чего они боятся, то уничтожают.

Постепенно, встретив холодный прием у этого странного черноволосого мальчишки, остальные дети оставили Джорама в покое. И лишь один из них все пытался с ним подружиться. Это был Мосия. Сын высокопоставленного полевого мага, умный и общительный, Мосия обладал необыкновенным магическим даром — настолько сильным, что, как поговаривали, отец Толбан даже предлагал отправить его в какую-нибудь гильдию, когда Мосия подрастет.

Обаятельный, дружелюбный, пользующийся всеобщей любовью Мосия и сам не мог бы объяснить, что влечет его к Джораму; быть может, это была та же сила, что влечет магнит к железу. В общем, что бы ни было тому причиной, Мосия своих попыток не оставлял.

Он при малейшей возможности устраивался работать рядом с Джорамом, частенько садился рядом с ним во время обеденного перерыва и болтал о чем ни попадя, не требуя ответа от своего молчаливого, замкнутого соседа. Вероятно, дружба эта выглядела односторонней и безответной — во всяком случае, Джорам никогда не привечал Мосию, а если и отвечал ему, то отрывисто и немногословно. Но Мосия чувствовал, что Джорам рад его присутствию, и потому продолжал мало-помалу пробираться за каменный фасад, возведенный Джорамом, — столь же крепкий и высокий, как и тот, что окружал его отца.

Так шел год за годом, не принося ни Уолрену, ни его жителям никаких примечательных событий. Времена года плавно перетекали одно в другое, и лишь изредка им помогали Сиф-ханар, если погода не соответствовала людским желаниям.

Времена года сменялись, а жизнь полевых магов текла в соответствии с ними. Весной они сеяли. Летом ухаживали за растениями. Осенью собирали урожай. Зимой они боролись за выживание — и так до весны. А потом все начиналось сначала. Но хотя жизнь их была однообразной, тяжелой и небогатой, полевые маги Уолрена считали себя счастливчиками. Ибо все знали, что бывает и хуже. Их надсмотрщик был человеком справедливым. Он следил, чтобы каждый получал причитающуюся ему долю урожая, и не требовал, чтобы каждый делился еще и с ним. О бандитах, которые, как это было общеизвестно, постоянно устраивали налеты на северные деревни, здесь не было ни слуху ни духу. Зима, наихудшее время года, была длинной и холодной — но все-таки не такой, как на севере.

Даже до Уолрена, до этой глуши, иногда доходили слухи о волнениях и беспорядках. Порой жителей Уолрена осторожненько расспрашивали, не хотят ли они завоевать независимость. Но отец Мосии, вполне довольный своим нынешним положением, знал по собственному опыту, что свобода — штука хорошая, но за нее все равно придется кому-то платить. И он быстро давал понять всякому чужаку, что и он, и все его люди хотят лишь одного — чтобы их оставили в покое.

Надсмотрщик Уолрена тоже считал себя счастливчиком. Урожаи были обильными, и ему не приходилось волноваться из-за беспорядков, которые, как гласили слухи, творились в других местах. Он знал, что смутьяны и подстрекатели пытались закидывать удочки и в Уолрен. Но он прекрасно сработался со здешними жителями и доверял отцу Мосии, а потому мог позволить себе не обращать на эти попытки никакого внимания. А вот каталист, отец Толбан, особым счастливчиком себя не считал. Он посвящал всякую свободную минуту — а их в его унылой жизни было не так уж много — научным изысканиям, лелея мечту когда-нибудь вернуться в лоно церкви, в круг себе подобных. Его преступление, превратившее его в полевого каталиста, на самом деле было просто мелким нарушением, совершенным в порыве юношеского энтузиазма. Всего лишь написанный им трактат, озаглавленный «О выгодах естественных погодных циклов по сравнению с магическим вмешательством, и взаимосвязь оного с ростом посевов». Это была хорошая работа, и Толбану льстило, что ее поместили во Внутреннюю библиотеку Купели. Во всяком случае, так ему сказали, когда назначили на нынешнюю должность и отослали прочь. Конечно, отец Толбан не мог бы поклясться, что его творение и вправду находится там, поскольку возможности проверить у него не было — с тех пор ему так и не дозволили вернуться в Купель.

Весна сменялась летом, а осень — зимой, надсмотрщик наживался на урожае, а каталист гнался за своей ускользающей мечтой. В жизни Джорама тоже мало что менялось — разве что она становилась еще мрачнее и безысходнее.

И сейчас, через пятнадцать лет после своего появления в Уолрене, Анджа носила все то же самое платье; ткань так износилась, что не расползалась в клочья лишь из-за заклинания, которым ее окутала хозяйка. По-прежнему по вечерам Анджа рассказывала Джораму про его отца, перемежая это историями о чудесах Мерилона. Но с течением лет истории эти становились все более запутанными и бессвязными. Зачастую Андже начинало казаться, будто она уже в Мерилоне, и если судить по ее диким описаниям, город с равным успехом мог оказаться и райским садом, и сущим адом — в зависимости от того, куда Анджу заносило ее безумие.

Что же касалось возвращения в Мерилон, как понял Джорам, когда подрос, — это были только мечты Анджи, такие же истрепанные и истертые, как и ее платье. Он, наверное, счел бы все рассказы о Мерилоне выдумкой, если бы не отдельные их куски; они явно обладали реальным смыслом и льнули к Андже, словно обрывки ее некогда роскошного наряда.

Жизнь Джорама была тяжелой и бесцветной: непрерывная борьба за выживание. Он смотрел, как мать все быстрее сползает в пучину безумия, и вполне могло бы показаться, будто глаза его на самом деле принадлежат его отцу — глаза существа, неотрывно глядящего вдаль, куда-то в царство тьмы. Он принял безумие Анджи без звука, как принимал всякую боль.

Но оставалась одна боль, с которой Джорам так и не смог смириться, — магия ему не давалась. Он все более преуспевал в искусстве ловкости рук. Его иллюзии одурачивали даже бдительного надсмотрщика. Но магия, которой он так жаждал и к которой так стремился, все же не пришла к нему.

Когда Джораму исполнилось пятнадцать, он перестал спрашивать Анджу, когда же он сможет колдовать.

В глубине души он уже знал ответ.

По мере того как дети подрастали и становились сильнее, им поручали все более трудные задачи. Старшие мальчишки и юноши уже занимались тяжелым, утомительным физическим трудом, вышибающим из головы все лишнее. По слухам, именно такие вот мальчишки и юноши сеяли беспорядки среди полевых магов, и хотя у надсмотрщика не было причин жаловаться на своих людей, он не был дураком и рисковать не собирался. А потому, когда решено было увеличить площадь обрабатываемых земель вокруг деревни, надсмотрщик поставил на расчистку молодых парней. Эта работа забирала много сил. Нужно было выкорчевать или выжечь подлесок, убрать валуны, выполоть сорные травы, способные задавить всякие посевы, и выполнить еще множество изнурительных дел. А уже потом на эту землю придут более высокопоставленные и более привилегированные полевые маги и с помощью Фибаниш, друидов, пустят в ход свою магию, дабы убедить огромные деревья высвободить корни из земли и отправиться расти куда-нибудь в другое место. Затем молодежи предстояло еще отволочь мертвые, засохшие деревья в деревню. А несколько раз в год Прон-альбан присылали крылатого ариэля, чтобы тот перенес эти деревья в город.